сти таза, заболеванием, соединенным с высокой лихорадкой,
явилась упорная рвота (которая, впрочем, в этом случае
продолжалась очень долго), а затем развилась классическая картина
множественного неврита. Параллельно с невритическими явлениями
развивалось расстройство психической деятельности. Оно так
походило на то, что мне случалось видеть при алкогольных
параличах, что я старательно допытывался узнать, употребляет ли она
вино или нет. Однако мне удалось только узнать, что в семье ее
действительно много пьяниц, отец и мать сильно пили. Сама
больная употребляла прежде вино, но уже 6 лет, как совсем
ничего не пьет. Во время болезни действительно давали портвейн,
но только по предписанию врача. Правда, кроме алкогольной
интоксикации, здесь могла быть интоксикация морфием, но как
бы то ни было, если это и имело влияние на развитие болезни.
все-таки как психические симптомы, так и физические (неврит)
развились параллельно, и, вероятно, от действия одной и той же
болезнетворной причины.
Наблюдение 7. Больная А., девица 19 лет. Поступила в мою лечебницу
23 января 1886 г. (приезжая из К.) с таким описанием болезни,
подписанным видевшим ее местным врачом.
«В начале 1885 г. упала во время танцев. С тех пор регулы стали
запаздывать в своем появлении, иногда бывали болезненны. В начале
августа, ради шутки, сразу спустили на землю поднятую доску весов, на которой
стояла больная. Она почувствовала сильный толчок болезненным
ощущением в животе и с трудом дошла до своей постели. Через день она встала и,
по-видимому, последствия падения перестали ее беспокоить. Около
половины августа она вышла потная из церкви, не одевшись; было прохладно.
Вскоре за этим почувствовала сильный озноб и жар; слегла в постель.
Лихорадочное состояние, по-видимому, скоро прошло, но у больной осталась
упорная и постоянная рвота, вызывавшаяся каждым введением пищи,
часто и без него. Чувствуя сильную слабость, больная скоро совсем слегла в
постель. В сентябре я видел ее раз на консилиуме, на котором предложил
пользующему врачу, между прочим, исследовать и мочу; по его словам,
было найдено много белка. Лечение он вел сильное, изменяющее. Во
второй раз я видел больную в конце октября. Рвота попрежнему продолжалась.
Больная представляла сильную степень исхудания; мышц почти не было.
не говоря уже о подкожном жировом слое. Она лежала в постели, была
немного апатична, но не обнаруживала никаких расстройств в психической
сфере. Еще ранее, на консилиуме, была указана возможность связи болезней
с половою сферою, со стороны которой были и тогда некоторые явления,
именно: прекращение регул с половины августа, бели, чувствительность при
давлении на живот. Так[ие] явления представлялись и в конце октября; в
особенности была сильно выражена боль в животе, до которого нельзя было
дотронуться, не вызывая сильной боли. Приглашенная женщина-врач
нашла значительные изменения в матке (endometritis catarrhalis) с
увеличением и расширением полости ее. Лечение, направленное против этих
изменений, сразу остановило рвоту. При помощи горьких [лекарственных]
средств восстановился аппетит, больная успокоилась, и боль в животе стала
проходить. Около 26 ноября у больной вдруг сделался приступ психического
возбуждения, выразившийся беспокойством, бессонницей, бредом. Было
задержание мочи. Это совпало с намазыванием Collod[ium] cantharid[inis]
места на животе величиною в серебряный рубль.
Меня поражало при осмотре то обстоятельство, что, несмотря на
хороший аппетит, она попрежнему была худа, попрежнему с резко
атрофированными мышцами. Тут же при исследовании больной обнаружена
контрактура в коленях (под прямым углом). Задержание мочи продолжалось
235
7 дней. Такое же время продолжалось и сильное психическое возбуждение.
Затем она успокоилась: стала спать, совершенно правильно рассуждала;
только по временам можно было заметить, что ее интересуют вещи, мало
связующиеся с ее положением и возрастом. Около 20 декабря опять
повторился приступ сильного психического возбуждения, сопровождавшийся
бессонницей, но при отсутствии явлений со стороны мочевых органов. В
настоящее время больная спокойна, ест и спит хорошо, правильно отвечает на
вопросы; хорошо помнит, что происходит вокруг нее».
Мнение докторов, пользовавших больную, было различное. Вначале
допускалось страдание почек; потом белка в моче не находили, и все
объясняли расстройством половой сферы. Затем остановились на[мнении о]
страдании головного мозга, и, наконец, на [мнении о] страдании спинного
мозга.
К сообщенным сведениям удалось добавить еще следующее: «Больная
совершенно перестала вставать с начала ноября. В ноябре же начали
развиваться и контрактуры. Приступ беспокойства развивался так: 26 ноября
были сильные боли в животе, она голосила, кричала, стала ругать Спасителя.
То же продолжалось и на другой день — ругала Спасителя,
приподнималась на постели, но ногами не могла двигать. Через два дня хуление бога
прекратилось. После этого стало развиваться слабоумие. Часто говорила
сама с обой, возбуждение бывало около периода, когда должны быть регулы,
[но] которых нет с августа. Галлюцинации зрения были, хотя мало, видела
«божество». Вина не пила. Никакими острыми болезнями, кроме описанной,
не страдала. Была довольно полна. При лечении употребляла и морфий, и
вино. В течение болезни были и б о л и, именно в декабре и январе. Больная
сильно жаловалась на чрезвычайно сильную болезненность под ногтями:
дотронуться до них было больно. В последнее время болезненность стала
уменьшаться, и [в] последнюю неделю ее почти совсем нет».
Status praesens 23 января 1886 г. Больная лежит в постели. Лицо
немного одутловатое, хотя исхудалое. Все тело представляет признаки
сильного похудания; похудание распространяется и на мышцы, и на подкожный
жировой слой. Сознание больной довольно смутно; умственный кругозор
очень ограничен. Когда к ней подходят, она здоровается, как будто давно
знакома; иногда она и говорит, что знакома, называет какое-нибудь имя
и отчество, говорит, что видала [этого человека] прежде, давно. Лицом
делает гримасы — то зажмурит глаза, то закатывает их кверху; руками
производит разные движения — то поднимает их кверху, то выворачивает руки,
перебирает пальцами. Лицом делает умильную физиономию, часто берет
руку, целует (очень любит целоваться). Просьбу сделать то или другое
исполняет не всегда; иногда исполняет, но неумело. [Если] попросить [ее]
показать язык — раскроет рот во всю ширину и долго держит высунутым
язык, несмотря на то, что говоришь ей, что пора его спрятать. То смеется
сама с собой, то плачет; но и смех, и слезы имеют характер самый
поверхностный. Сама не может сказать, отчего у нее настроение плаксивое или
смешливое. Иногда говорит особенным дурачливым жаргоном.
По-видимому, мало отдает себе отчет, где она, что с ней; по крайней мере активно
она не отдает себе в этом отчета. На вопросы же отвечает иногда довольно
правильно, что она больна, заболела в августе. Но иногда вдруг говорит,
что ей нужно ходить, хочет встать; но когда ей напомнят, что ноги ее
плохи, скажет: «Действительно, стали опять плохи»; через несколько времени
опять повторяет то же. Вообще часто повторяет одно и то же, хотя иногда
вспоминает многие вещи хорошо. Но ясного представления о времени, о
событиях, об их связи, пространстве решительно нет. Вопросов «зачем» и
«почему» совсем нет. Ответы большею частью короткие, иногда правильные,
иногда совсем не соответствующие. Иногда вовсе не отвечает, а только
кривит лицо какой-нибудь гримасой и закатывает глаза кверху. Это
продолжается и тогда, когда остается одна. При этом иногда, впрочем, начинает
разговаривать тихо, как будто с кем-то разговаривая. Разговоры эти
состоят из набора слов. Вот образец разговора: «А я умею тоже говорить
по-польски» (смеется, кривит лицо, жмурит глаза, закатывает их кверху)»
«То же, — ну, что же, приходите... и я приду» (руки поднимает кверху, пе-
236
