ным образом, вероятно, имело значение предшествовавшее
злоупотребление спиртными напитками, потому что уже до
появления собственно параличных явлений у больного были признаки
хронического алкоголизма — рвота, шаткость походки и др.
Наблюдение 2. Больной О., 37 лет. Анамнез: больной всегда
пользовался хорошим здоровьем, был человек очень крепкого сложения. В жизни
своей делал большие поездки, путешествовал по России, живал в Сибири.
В последнее время жил литературным трудом. С очень давних лет стал
пить много, сколько именно — трудно сказать, но штоф водки в день вовсе
не составлял для него редкости. Водка почти не сходила с его стола. Он был
очень крепок к вину и сильно пьян не бывал. Припадков белой горячки не
было. За последние года два он стал все-таки чувствовать, что вино
сильнее действует на него, и уменьшил количество выпиваемого вина; впрочем,
все-таки выпивал рюмок 15 в день водки, да иногда бутылки две пива.
За последний год приятели больного замечали, что память его стала
слабее прежнего, так что ему часто приходилось напоминать, что ему
нужно делать в тот или другой день; тем не менее он продолжал работать —
писал в разных изданиях оригинальные и интересные повести. Кроме
забывчивости, заметно было, что он стал не так твердо ходить. Так шло дело до
25 июня 1884 г. В этот день больной почувствовал себя нехорошо и резко
уменьшил количество выпиваемой водки. Для окружающих казалось, что
он просто забывал о том, чтобы пить, так как сам он ничем не
мотивировал, почему он стал вдруг пить гораздо меньше. Ночью на 26 июня он
плохо спал, был взволнован, тревожен, часто задавал одни и те же вопросы,
просил сидеть с ним. На следующий день такое состояние продолжалось, но
волнение усилилось; забывчивость тоже усилилась. Видимо, больной
потерял способность запоминать только что происшедшее событие, не помнил,
что ему говорили, вследствие этого спорил с окружающими; ночью не спал,
чего-то боялся.
Я увидел его 30 июня. Он представлял из себя мужчину очень крепкого
сложения. Лицо несколько одутловатое, с небольшим желтоватым оттенком.
Главные явления, обращавшие на себя внимание, были со стороны
психической деятельности. В этом отношении замечено было следующее. Резко
выраженное расстройство памяти. Больной совершенно забывал то, что
случалось с ним в самое недавнее время; он не мог ответить, ел ли он сегодня
или нет, был ли у него кто-нибудь или нет. То, что было с ним за 5 мин
до данной минуты, он не мог вспомнить, и если ему напоминали, готов был
горячо спорить, что этого вовсе не было. Иногда, впрочем, соглашался,
говоря, что, может быть, он и позабыл, так как говорил он, «у меня всегда
память была слабая». То, что было задолго до болезни, больной хорошо помнит,
рассказывает с подробностями; но то, что было уже около времени начала
болезни, приблизительно за весь июнь месяц, больной помнит довольно
плохо. Так, например, он в июне писал повесть и довел ее до половины, а
теперь позабыл, чем она должна кончиться. Кроме того, он получил в июне
несколько важных для него писем из редакций, а теперь об этом не помнит,
и когда ему напоминают, весьма удивляется и говорит: «Не может этого
быть».
Вследствие этого, конечно, кругозор его значительно сужен; тем не
менее, рассуждения его правильны — из данных посылок он делает
совершенно правильные выводы, всем вещам придает их настоящее значение,
относится ко всему совершенно правильно; при этом мысль его не
ограничивается одним суждением, а является целый ряд последовательных суждений,
правильно вытекающих одно из другого и не лишенных находчивости и
остроумия. Но если прервать нить его разговора, он совершенно позабывает,
о чем он говорил, и сейчас же готов повторить все то, что говорил; то, что
в его голове происходил тот или другой процесс, он совершенно позабывает
и вследствие этого очень часто повторяет одни и те же рассказы, одни и
те же фразы, и все как будто новое. Эти фразы иногда поражают своей
стереотипностью: одно и то же впечатление у него вызывает стереотипную
214
разу, которая произносится таким тоном, точно больной только что эту
разу придумал, как будто это новый продукт его мысли, до этого не
бывший в голове.
Направление хода мыслей большею частью подчиняется внешним
влияниям и, отвлекши на минуту больного от данной темы, можно очень скоро
направить его совершенно на другую, поставив перед его глазами предмет,
который вызовет у него новое направление мыслей. Материал для суждений,
для мыслей, высказываемых больным, черпается, конечно, из прежде
добытого умственного капитала, из прежде усвоенных впечатлений, так как
новое не оставляет у больного заметного следа.
Однако в этом отношении было несколько фактов, указывающих, что,
очень вероятно, в бессознательной сфере душевной жизни оставались
следы и от недавних впечатлений. Так, например, меня он до своего
заболевания не знал, а когда я бывал у него, все-таки сразу принимал за врача,
только положительно утверждал, что лица моего не знает и фамилии не
помнит. Отношение его, довольно симпатичное, тоже оставалось всегда; из
этого можно подозревать, что память чувства и тех бессознательных
восприятий, которые в совокупности дают представление о значении человека или
вещи, у него более сохранилась, чем память времени, места и формы.
О том, что он сам делал, больной решительно не помнит и говорит о
себе то, чего никогда и не было; так, говорит, что он написал такую-то
повесть, а он ее еще только думал писать; рассказывает с подробностями, куда
он вчера ездил, а он давно в это место не ездил и все подробности суть
просто плод его воображения; когда же ему сказали, что это его фантазия,
никак не хотел верить.
Сознание своего состояния довольно смутное. Он говорит, что голова
его не так ясна теперь, как прежде, но все-таки говорит, что ничего
особенно не чувствует, а «память у меня и давно слаба». Настроение духа
меняется; тоскует и чего-то боится, когда остается один, зовет к себе, хочет,
чтобы его занимали или слушали то, что он говорит. Водки не спрашивал.
Лекарство принимает неохотно, говорит, что ему не нужно и что только
что принимал. Воспоминания о вкусе лекарства нет, но смутное
нерасположение к лекарству чувствует (лекарство горькое).
С физической стороны — небольшая шаткость походки; впрочем, ноги
крепки и довольно сильны; мышцы не худы, пателлярные рефлексы
сохранены. Сдавление икроножных мышц немного болезненно. В руках
небольшое дрожание, едва заметное изменение почерка. Аппетит плохой, иногда
бывает тошнота. Печень болезненна при давлении, размеры тупого звука
ее увеличены. Запора нет. Моча красна. Пульс за 100, довольно мягкий.
Больному назначено было употреблять Chin. gr. j, Opii puri gr. j 3 раза в
день. В течение следующих дней память его оставалась совершенно без
перемены, но беспокойство по ночам, чувство безотчетного страха и тревоги
усилилось, так что больной не давал окружающим спать. Аппетита не было.
Рвота бывала довольно часто. Больной был помещен в Мариинскую
больницу, где и продолжал лечение.
Рвота довольно скоро прекратилась, беспокойство по ночам — тоже, но
память не восстанавливалась. Больному давали железо, ставили мушку.
Последняя мушка была в начале августа 1884 г. Вскоре после нее стала
слабеть сначала левая нога, потом, на другой или третий день, правая нога.
Парез ног увеличивался постепенно, но не очень быстро. Вместе с этим
сохранявшиеся долгое время пателлярные рефлексы исчезли, боли в
икроножных мышцах усилились. Парез усилился до того, что в половине августа
больной уже в постели плохо мог двигать ногами, и в это время явился
парез сначала в левой руке, а через два дня [—] в правой.
В таком состоянии я видел больного 22 августа. Параличные явления в
этот день были в таком виде: больной лежал в постели и с трудом ворочал
ногами. Мышцы, разгибающие стопу и пальцы на обеих ногах, совершенно
парализовались. Мышцы икроножные чуть-чуть действуют. Сгибание и
разгибание голени возможно, но слабо, при этом сгибание сильнее. Полное
разгибание в колене очень затруднено вследствие того, что в сгибателях
заметна наклонность к контрактуре. В тазобедренных суставах движения все воз-
215
