У отравленного алкоголем до паралича животного перерезывался
спинной мозг между 1-м и 2-м шейными позвонками, или последняя операция
производилась на здоровом животном, которое потом отравлялось. В обоих
случаях вызвать в задних конечностях рефлекс, который указывал бы на
физиологическую целость спинного мозга, как центра, не удавалось.
Возражение, что отсутствие рефлекса в данном случае может обусловливаться
нечувствительностью кожи, устраняется исследованиями Пфлюгера29 (Die
sensorischen Funktionen des Ruckenmarkes der Wirbeltiere, Berl., 1853), пo
которым спинной мозг обладает чувствующими центрами.
Если у отравленного и обезглавленного животного пропускать
электрический прерывистый ток через спинной мозг, то мышцы конечностей
приходят в тетаническое сокращение.
Из этих опытов следует, что в алкогольном опьянении
спинной мозг, как центр поражен, но как проводник остается не
измененным. Дальнейшее исследование нервных центров было бы
бесполезно, ибо существующие методы исследования так грубы,
что ожидать от них верных результатов невозможно.
Изменение чувствительности. Уменьшение
чувствительности у пьяного животного можно доказать только
единственно следующим наблюдением: в начале алкогольного
паралича незначительное раздражение кожи, например, щипание
пинцетом, вызывает сильные движения у животного; при дальнейшем
течении опьянения это раздражение не производит никакого
рефлекса, тогда как сильнейшее, например, смачивание кожи
уксусной кислотой, вызывает сильные сокращения мышц. Производить
опыты с анестезией вообще трудно; в алкогольном же опьянении
решительно невозможно, потому что в этом состоянии
уничтожается единственное проявление чувствительности — движение,
которое притом не может быть сохранено ни в какой части тела
никакими операциями (как это возможно, например, при
отравлении кураре). Единственные вероятные заключения
относительно этого явления состоят в следующем: анестезия кожи идет в
алкогольном опьянении параллельно параличу движения
(основание в вышеприведенном наблюдении); оно обусловливается не
поражением концевых аппаратов чувствующих нервов, а
поражением нервных центров. Последнее я вывожу из того, что по
перевязывании кожных сосудов с одной стороны (концевые нервные
аппараты защищены, следовательно, от отравления) и по
отравлении животного обе конечности одинаково реагируют на равные
раздражения.
Так называемая местная анестезия кожи, производимая
непосредственным соприкосновением алкоголя с кожей, не
противоречит этому.
Теперь остается обратиться к вопросу, возможно ли
результаты, полученные на лягушке, перенести на человека? [Они], в
самом деле, стоят далеко друг от друга. Вопрос этот в сущности
непобедимо труден. Решению его может помочь только аналогия.
Доказано фактами, что кураре, стрихнин, опий и пр. вызывают у
лягушки те же самые функциональные изменения, как и у
человека. Для алкоголя относительно паралича несомненно то же
самое. Притом нерв и мышца у лягушки, нерв и мышца у чело-
54
века — физиологически равны; разница начинается лишь с
нервных центров, об изменении которых здесь и речи почти нет.
Перенесение, следовательно, возможно, ибо дело касается только
нервов и мышц.
§ 13. Заключения. Уже одно заглавие этого сочинения
показывает, как далека от меня мысль вдаваться под конец его в
рассуждения о сущности алкогольного опьянения, т. е. из области
факта перейти в заманчивую сферу умствований, где, однако,
бойкое слово играет часто главную роль, и из которой тогда в
самом удачном случае выходит гипотеза с жизнью лишь на
несколько месяцев, а уж много на год или на два. Дело другого
рода — общие заключения, непосредственно вытекающие из
суммы добытых фактов: — будучи столько же верными, как самые
факты, они придают последним смысл, определяют положение
вопроса в науке и часто могут открыть пути новым
исследованиям. Заключительный параграф предлагаемого сочинения должен
быть рассматриваем лишь с этой точки зрения.
Мы видели, что первое и непременное условие для опьянения
есть присутствие алкоголя в крови. Знаем, кроме того, вещество
это проходит через массу ее неизмененным в своем химическом
составе. Естественно думать после этого, что ряд изменений в
нервной деятельности пьяного животного зависит, может быть, от
непосредственного соприкосновения алкоголя с нервными массами.
Мысль эта явилась в первый раз в форме опыта у Вильсона
Филиппа (An experimental inquiry into the laws of the vital
Functions...), который вскрывал животным позвоночный столб30,
смачивал спинной мозг алкоголем и замечал увеличение числа
сокращений сердца. Лонже повторял эти опыты и получал те же самые
результаты. Не говоря уже о том, что одно учащение сердечных
сокращений не есть опьянение, опыты эти так грубы и вводят
столько побочных обстоятельств в наблюдение, что результаты их
не имеют ни малейшего достоинства.
Ту же самую мысль выполнил я более тонким и, так сказать,
более натуральным образом. Собаке впрыскивался в сонную
артерию алкоголь, настолько разведенный водой, чтобы не свертывал
крови. Смесь нагревалась до 30—35 °С; самая инъекция
производилась чрезвычайно медленно и постепенно. Небольшой собаке
я впрыскивал до 4 см3 смеси (0,4 см3 абсолютного алкоголя) и не
замечал ни во время инъекции, ни тотчас после нее никаких
признаков опьянения, тогда как 1 см3 80% алкоголя производил
мгновенно тетанические конвульсии (не опьянения) и смерть. По-
видимому, это дает право думать, что опьянение как нервное
явление не есть результат непосредственного соприкосновения
алкоголя с нервными центрами. Утверждать этого я, однако не
могу, потому что инъекция производилась чрезвычайно медленно;
следовательно, мозг в данное время приходил в соприкосновение
с весьма малым количеством алкоголя, может быть таким,
которое и у собаки, отравленной через желудок, не вызвало бы
никаких симптомов опьянения. Во всяком случае, опыты эти, будучи
55
