зять, и с большими подробностями рассказывал, как зять
приходил к нему, показал ему монеты и сказал: «Не видать тебе их
больше». Повторяя этот рассказ, больной совершенно убедился в
верности его и решительно не слушал никаких уверений, что
этого никогда не было. Таким образом, больной населил
фантастическими фактами темную область прошедшего, другими словами, у
него развился бред. В то же время собственно память у него вос-
становлялась. Так, на третьем году он уже хорошо помнил все,
что делал в течение дня, хотя читать все еще не любил, так как
мало запоминал прочитанное.
Очень может быть, что такое течение поправления амнезии в
этом случае было не совсем правильное и именно потому, что
больной, поправляясь от своей болезни, мало-помалу стал опять
пить вино в порядочном количестве — в третий год болезни он
выпивал уже до двух бутылок красного вина в день. Может быть,
некоторую долю в развитии бреда у больного можно приписать
и этому продолжающемуся злоупотреблению спиртными
напитками.
В другом случае поправления от тяжелой алкогольной
амнезии, который мне пришлось наблюдать, развития бреда,
по-видимому, не было. В этом случае мне пришлось видеть больного
только на пятом году после его заболевания. Это был присяжный
поверенный, который чрезвычайно сильно пил до 1881 г. В 1881 г.
он заболел какою-то лихорадочною болезнью, после которой
развилось глубокое расстройство психической деятельности и
паралич нижних конечностей. Больной был помещен в больницу, и, по
его словам, через несколько месяцев параличи прошли, но с тех
пор он страдает глубоким расстройством памяти, которое,
впрочем, постепенно проходит. Первое время по выходе из больницы
он решительно ничего не помнил из того, что делалось вокруг
него — все сейчас же позабывалось им. Однако умственные
способности его были настолько хороши, что он мог хорошо
исполнять должность корректора одной газеты; в каждой данной
строчке он мог определить все ошибки, которые в ней есть, а чтобы не
терять строки, он делал последовательные отметки карандашом:
не будь этих отметок, он мог бы все время читать одну и ту же
строчку; место, где он жил, новых знакомых он решительно не
узнавал. Когда газета, в которой он принимал участие,
прекратилась, то он остался без занятия, и тогда наступили для него
тяжелые времена, о которых он сохранил смутные воспоминания.
Мало-помалу, однако, память понемногу восстанавливалась, и он
через четыре года после начала болезни начал опять вести
некоторые дела в качестве присяжного поверенного. В это время мне
и пришлось его видеть первый раз. Это был 40-летний мужчина,
хорошо сложенный; признаков бывшего паралича у него не было
никаких; ноги были крепки, пателлярные рефлексы хотя слабы,
но все-таки были; только на подошвенной поверхности большого
пальца ноги была нечувствительность к индуктивному току. Что
же касается до памяти, то она была очень сильно расстроена.
14 Заказ № 1406
201
Вольной с большим трудом вспоминал то, что недавно случилось.
Разговор, который он вел вчера, забыт им сегодня. Вчера он
занимался, разбирал бумаги данного дела, а сегодня он решительно
не помнит, что это за дело, насчет чего оно, и т. д. Если ему
нужно что-нибудь сделать завтра, то он, ложась спать, должен
написать это и поставить на видное место, иначе он и не вспомнит, что
ему следовало делать. Само собою разумеется, что такое
постоянное забвение всего, что с ним случается, ставит больного в
положение очень тяжелое. Однако он сам заметил, что это не есть
полное забвение, а только неспособность воспоминания по
собственному произволу — и вот вся его хитрость идет на то, чтобы
ставить себя в условия, благоприятные для воспоминания. Так
например, идет он защищать дело (впрочем, клиенты его большею
частью нетребовательные люди) и когда становится на свое
место, то решительно не может припомнить, о чем будет речь, хотя
прочел дело накануне. Но, чтобы не быть в неловком положении,
он: 1) пишет себе конспектик и, когда его читает, подробности
дела восстанавливаются перед ним, и 2) старается говорить так,
чтобы избегать фактических подробностей, а говорит общие
места, удобные во всех случаях. Он говорит, что ему удается таким
образом порядочно проводить дела, тем более, что раз у него есть
исходная точка, он может рассуждать правильно и приводить
разумные доводы.
Другое тяжелое положение его бывает тогда, когда, например,
при встрече с кем-нибудь ему напоминают о вчерашнем горячем
споре, который он сам же вел; он решительно не помнит, что это
такое, зачем этот вопрос. Но, зная слабость своей памяти, он
старается как-нибудь устроить, чтобы тот, кто говорит ему, сам
высказал ему, в чем дело. Он отвечает общим местом и ставит сам
вопрос, и мало-помалу ему вспоминается вчерашний спор, хотя
нерельефно, не образно, но так, что он может продолжать
разговор на ту же тему, не высказывая противоречия с тем, что вчера
говорил. Однако в его собственной голове постоянно копошится
вопрос: «Да то ли это, что я вчера говорил? Может быть, я вчера
говорил совершенно противоположное?», но, как говорит больной,
все его знакомые уверяют его, что он не ошибается, что он
последователен, что он говорит, всегда держась одних и тех же
принципов, и противоречия в его словах нет. Это соответствие его слов
и догадливость удивляют самого больного; он говорит, что почти
ежеминутно бывает в таком положении, что думает: «Ну, черт
возьми, теперь совсем попался, — решительно не помню, о чем тут
разговор», и все-таки, мало-помалу дело ему выяснится и он
скажет то, что следует. Это дает ему некоторую уверенность, и
потому за последнее время, хотя мало помнит, но все-таки стал
общительнее и не стал бояться встречаться с людьми. Впрочем,
он заметил, что теперь он все-таки больше помнит, чем прежде:
большую часть событий он помнит, хотя воспоминание это какое-
то общее, неопределенное — подробностей, как он ни старается,
он не в состоянии припомнить, если же благоприятный случай
202
