тия, может обо всем разговаривать; тем не менее он не может правильно
сопоставлять события, так как, с одной стороны, смешивает их
относительно времени, а с другой — не может ясно отличить среди своих
воспоминаний то, что действительно было, от того, что являлось только в его
воображении или о чем при нем говорили.
Вследствие этого больной рассказывает небылицы; он говорит, что его
хотели отравить, что это ему сказала одна женщина, которую он будто бы
встретил во время одной из своих прогулок, что обо всем этом ему говорила
даже сама отравительница. Ничего этого в действительности не было: кое-
что об этой особе говорилось при нем в самое тяжелое время болезни, тут
же говорилось об ядах — это оставило у больного след в голове, который и
представляется в его голове как след от действительного события. Таких
вещей больной говорит довольно много, так что производит впечатление, что
у него есть бред. Он высказывает с убеждением все это, но если ему
приводить основательные доводы против этого, соглашается, что может быть, он
это и перепутал, так как «память у меня очень слаба». Больной все-таки
очень мало активен: он не читает, не занимается ничем, а большей частью
сидит, как будто отдыхая, даже мало говорит. Если с ним разговориться, он
охотно отвечает, говорит свои суждения, но сам не имеет активных
жизненных интересов и нет у него потребности чем-нибудь заняться. Спит хорошо.
Нужно заметить, что слабохарактерная мать, ухаживавшая за больным,
не могла найти в себе достаточно силы, чтобы отказывать больному в вине,
и с лета 1885 года он опять стал выпивать в день около 1—2 бутылок
красного вина, что, вероятно, значительно задерживало поправление.
В продолжение 1886 г. улучшение шло медленно; психическое состояние
оставалось приблизительно такое же, т. е. память улучшилась, но все еще
была довольно слаба; больной был вял, не имел ни живых желаний, ни
обширных интересов. В то же время были некоторые ложные убеждения. Так,
больному, например, показалось как-то, что во время его болезни его зять
взял его древние монеты, — и вот он утверждает, что это действительно так
и было, и рассказывает все происшествие с такими рельефными
подробностями, точно это было на самом деле. Таких ложных убеждений существует,
впрочем, немного, в остальном же больной рассуждает вполне правильно.
Сон все еще нехорош. Ходит он лучше, но походка несколько напоминает
походку аиста. Контрактуры в стопе еще есть, особенно в левой. Болей в
мышцах нет. Сила мышц хороша. Индукционная электросократительность
[мышц] восстановилась. Пателлярных рефлексов все еще нет. Пульс
неправильный.
В этом случае у молодого человека, сильно злоупотреблявшего
спиртными напитками, развился быстро паралич четырех
конечностей и туловища. Было кратковременное поражение глазных
мышц. Было резкое изменение деятельности сердца. Вместе с
этим были сильные боли в ногах, затем развилась атрофия мышц
в чрезвычайно большой степени, электросократительность [мышц]
в ногах исчезла, пателлярные рефлексы — также. Вместе с
физическими симптомами развилось психическое расстройство в
форме характерного расстройства памяти недавнего.
После того, как болезнь в течение первого месяца все
усиливалась, она потом остановилась и стала понемногу уменьшаться,
причем улучшение физической сферы шло параллельно с
улучшением психической.
Что болезненные симптомы со стороны физической сферы
были симптомами множественного неврита, мне кажется, не может
быть сомнения. Происхождения этот неврит, вероятно,
смешанного, т. е. тут могла влиять и простуда, и аффект (гнев), но глав-
213
ным образом, вероятно, имело значение предшествовавшее
злоупотребление спиртными напитками, потому что уже до
появления собственно параличных явлений у больного были признаки
хронического алкоголизма — рвота, шаткость походки и др.
Наблюдение 2. Больной О., 37 лет. Анамнез: больной всегда
пользовался хорошим здоровьем, был человек очень крепкого сложения. В жизни
своей делал большие поездки, путешествовал по России, живал в Сибири.
В последнее время жил литературным трудом. С очень давних лет стал
пить много, сколько именно — трудно сказать, но штоф водки в день вовсе
не составлял для него редкости. Водка почти не сходила с его стола. Он был
очень крепок к вину и сильно пьян не бывал. Припадков белой горячки не
было. За последние года два он стал все-таки чувствовать, что вино
сильнее действует на него, и уменьшил количество выпиваемого вина; впрочем,
все-таки выпивал рюмок 15 в день водки, да иногда бутылки две пива.
За последний год приятели больного замечали, что память его стала
слабее прежнего, так что ему часто приходилось напоминать, что ему
нужно делать в тот или другой день; тем не менее он продолжал работать —
писал в разных изданиях оригинальные и интересные повести. Кроме
забывчивости, заметно было, что он стал не так твердо ходить. Так шло дело до
25 июня 1884 г. В этот день больной почувствовал себя нехорошо и резко
уменьшил количество выпиваемой водки. Для окружающих казалось, что
он просто забывал о том, чтобы пить, так как сам он ничем не
мотивировал, почему он стал вдруг пить гораздо меньше. Ночью на 26 июня он
плохо спал, был взволнован, тревожен, часто задавал одни и те же вопросы,
просил сидеть с ним. На следующий день такое состояние продолжалось, но
волнение усилилось; забывчивость тоже усилилась. Видимо, больной
потерял способность запоминать только что происшедшее событие, не помнил,
что ему говорили, вследствие этого спорил с окружающими; ночью не спал,
чего-то боялся.
Я увидел его 30 июня. Он представлял из себя мужчину очень крепкого
сложения. Лицо несколько одутловатое, с небольшим желтоватым оттенком.
Главные явления, обращавшие на себя внимание, были со стороны
психической деятельности. В этом отношении замечено было следующее. Резко
выраженное расстройство памяти. Больной совершенно забывал то, что
случалось с ним в самое недавнее время; он не мог ответить, ел ли он сегодня
или нет, был ли у него кто-нибудь или нет. То, что было с ним за 5 мин
до данной минуты, он не мог вспомнить, и если ему напоминали, готов был
горячо спорить, что этого вовсе не было. Иногда, впрочем, соглашался,
говоря, что, может быть, он и позабыл, так как говорил он, «у меня всегда
память была слабая». То, что было задолго до болезни, больной хорошо помнит,
рассказывает с подробностями; но то, что было уже около времени начала
болезни, приблизительно за весь июнь месяц, больной помнит довольно
плохо. Так, например, он в июне писал повесть и довел ее до половины, а
теперь позабыл, чем она должна кончиться. Кроме того, он получил в июне
несколько важных для него писем из редакций, а теперь об этом не помнит,
и когда ему напоминают, весьма удивляется и говорит: «Не может этого
быть».
Вследствие этого, конечно, кругозор его значительно сужен; тем не
менее, рассуждения его правильны — из данных посылок он делает
совершенно правильные выводы, всем вещам придает их настоящее значение,
относится ко всему совершенно правильно; при этом мысль его не
ограничивается одним суждением, а является целый ряд последовательных суждений,
правильно вытекающих одно из другого и не лишенных находчивости и
остроумия. Но если прервать нить его разговора, он совершенно позабывает,
о чем он говорил, и сейчас же готов повторить все то, что говорил; то, что
в его голове происходил тот или другой процесс, он совершенно позабывает
и вследствие этого очень часто повторяет одни и те же рассказы, одни и
те же фразы, и все как будто новое. Эти фразы иногда поражают своей
стереотипностью: одно и то же впечатление у него вызывает стереотипную
214
