тяжелый период его амнезии: вдруг какое-нибудь событие,
совершившееся за это время, явится в его сознании, и он его
описывает совершенно согласно с действительностью. Однако эти
воспоминания являются еще как-то без всякого влияния его
собственной воли и без последовательности между собой. Стимулом
для того, чтобы что-нибудь из этого прошедшего явилось в
сознании, служит обыкновенно какое-нибудь внешнее сходство
впечатлений данной минуты с забытым впечатлением. Произвольно
восстановить в сознании целый ряд последовательных событий за
протекшее во время болезни время больной не в состоянии; у него
есть из этой жизни отдельные эпизоды, но который из них был
раньше, который позднее, больной не помнит. Однако, если уже
раз больной вспомнил какое-нибудь событие из этого темного для
его сознания периода болезни, то это событие он уже потом будет
в состоянии и активно вспоминать — оно делается достоянием его
сознательной жизни. Таким образом, мало-помалу этот темный
период начинает наполняться воспоминаниями о событиях. Эти
воспоминания все еще далеко не тверды и не совсем ясны; дело
в том, что вспоминаются не только события, но и слова, которые
говорились при больном, и, может быть, даже его собственные
фантазии, — все это теперь сделалось достоянием сознательной
жизни, но все это составляет малосвязный хаос, тем более что
когда какое-нибудь событие и вспоминается больному, он не в
состоянии решить, действительно ли это было или это только ему
думалось. След от реального факта, действительно
существовавшего, мало разнится по своей интенсивности от следа,
оставленного сновидением или просто мыслью самого больного. Ввиду
этого он считает часто за действительность то, что только
существовало в его воображении. Когда такого рода воспоминаниями
наполнилась до некоторой степени темная область первого года
болезни, заметно стало, что больной начал приводить эти
воспоминания в известную связь. Однако связь эта выходила
совершенно несогласная с действительностью. Это сделалось особенно
резко на третьем году болезни, когда больной стал высказывать
ложные бредовые идеи. Так, он говорил, что знает, что его отравили.
Отравили его свинцом, и он помнит, как именно я сказал это в
самом начале его болезни. Он помнит даже, как его отравили —
налили уксуса на свинцовую доску. Это ему сказала уже во
время его болезни та самая особа, которая его отравила,— она была
у него, больного, и говорила ему это (эту особу больной
решительно не видал во время болезни). Эта особа будто бы потом
умерла от злобы, что не удалось отравить до смерти, и т. п.
Больной говорит, что так ему кажется, что он думает, что это так и
было, но соглашается, что пожалуй, он смешивает то, что
действительно было, с тем, что ему тогда слышалось и что он сам
думает в настоящее время. Затем у больного во время его болезни
пропали 2 монеты из собранной им коллекции. Когда он стал
поправляться, он очень огорчился, узнав, что этих монет нет. Дня
через 2 после этого он уже утверждал, что эти монеты взял его
200
зять, и с большими подробностями рассказывал, как зять
приходил к нему, показал ему монеты и сказал: «Не видать тебе их
больше». Повторяя этот рассказ, больной совершенно убедился в
верности его и решительно не слушал никаких уверений, что
этого никогда не было. Таким образом, больной населил
фантастическими фактами темную область прошедшего, другими словами, у
него развился бред. В то же время собственно память у него вос-
становлялась. Так, на третьем году он уже хорошо помнил все,
что делал в течение дня, хотя читать все еще не любил, так как
мало запоминал прочитанное.
Очень может быть, что такое течение поправления амнезии в
этом случае было не совсем правильное и именно потому, что
больной, поправляясь от своей болезни, мало-помалу стал опять
пить вино в порядочном количестве — в третий год болезни он
выпивал уже до двух бутылок красного вина в день. Может быть,
некоторую долю в развитии бреда у больного можно приписать
и этому продолжающемуся злоупотреблению спиртными
напитками.
В другом случае поправления от тяжелой алкогольной
амнезии, который мне пришлось наблюдать, развития бреда,
по-видимому, не было. В этом случае мне пришлось видеть больного
только на пятом году после его заболевания. Это был присяжный
поверенный, который чрезвычайно сильно пил до 1881 г. В 1881 г.
он заболел какою-то лихорадочною болезнью, после которой
развилось глубокое расстройство психической деятельности и
паралич нижних конечностей. Больной был помещен в больницу, и, по
его словам, через несколько месяцев параличи прошли, но с тех
пор он страдает глубоким расстройством памяти, которое,
впрочем, постепенно проходит. Первое время по выходе из больницы
он решительно ничего не помнил из того, что делалось вокруг
него — все сейчас же позабывалось им. Однако умственные
способности его были настолько хороши, что он мог хорошо
исполнять должность корректора одной газеты; в каждой данной
строчке он мог определить все ошибки, которые в ней есть, а чтобы не
терять строки, он делал последовательные отметки карандашом:
не будь этих отметок, он мог бы все время читать одну и ту же
строчку; место, где он жил, новых знакомых он решительно не
узнавал. Когда газета, в которой он принимал участие,
прекратилась, то он остался без занятия, и тогда наступили для него
тяжелые времена, о которых он сохранил смутные воспоминания.
Мало-помалу, однако, память понемногу восстанавливалась, и он
через четыре года после начала болезни начал опять вести
некоторые дела в качестве присяжного поверенного. В это время мне
и пришлось его видеть первый раз. Это был 40-летний мужчина,
хорошо сложенный; признаков бывшего паралича у него не было
никаких; ноги были крепки, пателлярные рефлексы хотя слабы,
но все-таки были; только на подошвенной поверхности большого
пальца ноги была нечувствительность к индуктивному току. Что
же касается до памяти, то она была очень сильно расстроена.
14 Заказ № 1406
201
