ства, которое вызвал этот предмет в первый раз. Это заметно на
отношениях к людям, которых больные узнали уже в период
болезни: лиц их они не узнают, а все считают, что видят их в
первый раз; тем не менее к некоторым из них они относятся
постоянно симпатично, к другим [—] несимпатично. Точно так же и
относительно предметов: одному больному сеанс электризации был
очень неприятен, и вот когда он видит электрическую машинку,
у него делается неприятное настроение, хотя он готов уверять,
что я его теперь только в первый раз хочу электризовать. Мне
кажется, этого нельзя объяснить иначе, чем предположением, что
память чувства сохраняется несколько более, чем память образов,
Затем, при поправлении больных можно заметить, что вообще
болезнь поражает не совсем равномерно память различных
представлений, и ход поправления в этом отношении представляет
интерес. Обыкновенно сначала расстройством поражена память
почти вся сплошь, а потом при поправлении начинает
обнаруживаться, что одно восстанавливается скорее другого. В некоторых
случаях заметно, что особенно сильно поражается и долго не
восстанавливается способность запомнить время, т. е. локализовать
представления во времени. Иногда при этом факты сами по себе
помнятся порядочно: больной говорит, что он видел тот или
другой предмет, у него было то или другое лицо; лиц, с которыми он
знакомится, он узнает при встрече, но он решительно не может
определить, что было раньше и что позднее, — было ли данное
событие 2 нед. назад или 2 г. назад. Все переживаемые события
не представляются в сознании в определенной временной
перспективе; иногда эта перспектива времени существует, но она
очень не глубока, т. е. все давнишние представления кажутся
гораздо ближе к настоящему, чем они на самом деле.
Так же глубоко поражается и потому долго не
восстанавливается память умственных процессов, совершающихся в голове
самого больного: уже будучи в состоянии запоминать новые лица,
новые места, он не в состоянии помнить, что он говорил и чего
не говорил, и потому такие больные долго продолжают повторять
одно и то же.
Вообще наблюдение над поправлением тяжелых случаев
амнезии может дать много интересного для определения качественных
отличий разбираемой нами формы. Нам пришлось наблюдать ход
этого поправления в одном случае. У этого больного
первоначально была полная потеря памяти недавнего в той форме, как мы ее
описали. Затем через год от начала болезни он начинает
понемногу запоминать, он уже узнает меня в лицо, может узнавать вещи,
предметы; запоминает то, что с ним было недавно, но не имеет
возможности определить время, когда что было, и по-прежнему
часто повторяет одно и то же. Читать он почти не может, так как
прочтенное сейчас забывает, хотя теперь при виде того, что им
уже было прочитано, может сказать, что это уже он читал, — но
что именно там написано, определить не может. В то же время
ему иногда припоминается и кое-что из того, что было в самый
199
тяжелый период его амнезии: вдруг какое-нибудь событие,
совершившееся за это время, явится в его сознании, и он его
описывает совершенно согласно с действительностью. Однако эти
воспоминания являются еще как-то без всякого влияния его
собственной воли и без последовательности между собой. Стимулом
для того, чтобы что-нибудь из этого прошедшего явилось в
сознании, служит обыкновенно какое-нибудь внешнее сходство
впечатлений данной минуты с забытым впечатлением. Произвольно
восстановить в сознании целый ряд последовательных событий за
протекшее во время болезни время больной не в состоянии; у него
есть из этой жизни отдельные эпизоды, но который из них был
раньше, который позднее, больной не помнит. Однако, если уже
раз больной вспомнил какое-нибудь событие из этого темного для
его сознания периода болезни, то это событие он уже потом будет
в состоянии и активно вспоминать — оно делается достоянием его
сознательной жизни. Таким образом, мало-помалу этот темный
период начинает наполняться воспоминаниями о событиях. Эти
воспоминания все еще далеко не тверды и не совсем ясны; дело
в том, что вспоминаются не только события, но и слова, которые
говорились при больном, и, может быть, даже его собственные
фантазии, — все это теперь сделалось достоянием сознательной
жизни, но все это составляет малосвязный хаос, тем более что
когда какое-нибудь событие и вспоминается больному, он не в
состоянии решить, действительно ли это было или это только ему
думалось. След от реального факта, действительно
существовавшего, мало разнится по своей интенсивности от следа,
оставленного сновидением или просто мыслью самого больного. Ввиду
этого он считает часто за действительность то, что только
существовало в его воображении. Когда такого рода воспоминаниями
наполнилась до некоторой степени темная область первого года
болезни, заметно стало, что больной начал приводить эти
воспоминания в известную связь. Однако связь эта выходила
совершенно несогласная с действительностью. Это сделалось особенно
резко на третьем году болезни, когда больной стал высказывать
ложные бредовые идеи. Так, он говорил, что знает, что его отравили.
Отравили его свинцом, и он помнит, как именно я сказал это в
самом начале его болезни. Он помнит даже, как его отравили —
налили уксуса на свинцовую доску. Это ему сказала уже во
время его болезни та самая особа, которая его отравила,— она была
у него, больного, и говорила ему это (эту особу больной
решительно не видал во время болезни). Эта особа будто бы потом
умерла от злобы, что не удалось отравить до смерти, и т. п.
Больной говорит, что так ему кажется, что он думает, что это так и
было, но соглашается, что пожалуй, он смешивает то, что
действительно было, с тем, что ему тогда слышалось и что он сам
думает в настоящее время. Затем у больного во время его болезни
пропали 2 монеты из собранной им коллекции. Когда он стал
поправляться, он очень огорчился, узнав, что этих монет нет. Дня
через 2 после этого он уже утверждал, что эти монеты взял его
200
