Николай Тяпугин. Народные заблуждения и научная правда об алкоголе. М.:Издательство Наркомздрава, 1926

В начало   Другие форматы   <<<     Страница 144   >>>

  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98  99  100  101  102  103  104  105  106  107  108  109  110  111  112  113  114  115  116  117  118  119  120  121  122  123  124  125  126  127  128  129  130  131  132  133  134  135  136  137  138  139  140  141  142  143  144 145  146  147  148  149  150  151  152 

— 144 —

— Идет Андрей Иванович! — крикнула она, задыхаясь. — Пьяный—пьяный! Шатается и под нос себе лопочет! Уж с при-шпехта повернул... Ой, боюсь!

Все засуетились. Зина заплакала.

— Иди, Зина, к Лизавете Алексеевне, — поспешно сказала Александра Михайловна.

— Идите вы тоже ко мне! — резко проговорила Елизавета Алексеевна.—Он ко мне постесняется войти.

Александра Михайловна испуганно твердила:

— Нет, нет! Ради бога, голубушка, идите с Зиной и не показывайтесь! Увидит вас, еще больше обозлится. Он мне и так утром говорил, что это вы меня подучаете его не слушаться.

Елизавета Алексеевна увела Зину к себе. Перепуганная Дунька пошла вместе с ними.

— Ты-то чего, дура, боишься?—презрительно сказала Елизавета Алексеевна.—Тебя он не смеет трогать.

— Голубушка, Лизавета Алексеевна, боюсь!—повторяла Дунька, дрожа.

Властно и грозно зазвенел звонок. Хозяйка отперла. Слышно было, как Андрей Иванович вошел к себе в комнату и запер за собой дверь на задвижку.

— Давай деньги!—хрипло произнес он.

В комоде поспешно щелкнул замок. Александра Михайловна послушно достала деньги и отдала Андрею Ивановичу.

— Еще!—отрывисто сказал он. — Все деньги давай! Четыре рубля!

Александра Михайловна робко возразила:

— Андрюша, я два рубля уже истра...

Раздался звук пощечины и вслед за ним короткий, всхлипывающий вздох Александры Михайловны. Зина сидела на постели Елизаветы Алексеевны и чутко прислушивалась; она рванулась и заплакала. Елизавета Алексеевна, бледная, с дрожащими губами, удержала ее.

За стеной слышалась молчаливая возня и сдержанное всхлипыванье. Зина, дрожа, смотрела блестящими глазами в окно и бессознательно стонала.

Вдруг Александра Михайловна крикнула:

— Андрей, пусти!... Я сейчас... посмотрю...

За стеной стало тихо.

— Нашла! — иронически протянул Андрей Иванович. Он стал пересчитывать деньги. Зина дрожала еще сильнее, упорно глядела в окно, охала и растирала рукой колени.

— Как ноги больно!-—тоскливо сказала она.

Елизавета Алексеевна спросила.

— Отчего у тебя ноги болят?

— 145 —

У меня всегда ноги болят, когда папа маму бьет,—ответила Зина с блуждающей улыбкой, дрожа и прислушиваясь.

— Ну, а теперь я покажу тебе, как меня перед людьми позорить!—сказал Андрей Иванович.

Александра Михайловна пронзительно вскрикнула. За стеной началось что-то дикое. Глухо звучали удары, разбитая посуда звенела, падали стулья, и из шума неслись отрывистые, стонущие рыдания Александры Михайловны, похожие на безумный смех. Несколько раз она пыталась выбежать, но дверь была заперта»...

В деревнях пьяные мужья еще бесчеловечнее обращались с женами. Жестокими побоями они яередко преждевременно «зогоняли в гроб» своих жен.

Вот еще отрывок из повести Чехова «Мужики», в которой описывается быт темной, тупой, злобной от нужды и бесправия дореволюционной русской деревни.

В деревню, в дом отца, приехал из Москвы больной сын Николай с женой Ольгой и дочкой Сашей. С отцом живет Кирьяк— брат Николая.

«По случаю гостей поставили самовар. От чая пахло рыбой, сахар был огрызанный и серый, по хлебу и посуде сновали тараканы, было противно пить, и разговор был противный—все о нужде да о болезнях. Но не успели выпить и по чашке, как со двора донесся громкий, протяжный пьяный крик:

— Ма-арья!

— Кирьяк идет,—сказал старик,—легок на помине.

Все притихли. И. немного погодя, опять тот же крик, грубый и протяжный, точно из-под земли.

— Ма-арья!

Марья, старшая невестка, побледнела, прижалась к печи, и как-то странно было видеть на лице у этой широкоплечей, сильной, некрасивой женщины выражение испуга. Ее дочь, та самая девочка, которая сидела на печи и казалась равнодушной, вдруг громко заплакала.

— А ты чего, холера?—крикнула на нее Фекла, красивая иаба, тоже сильная и широкая в плечах.—Небось, не убьет!

— Ма-арья!—раздался крик у самой двери.

— Вступитесь, христа-ради, родименькие,—залепетала Марья, дыша так, точно ее опускали в очень холодную воду,—вступитесь, родименькие...

Заплакали все дети, сколько их было в избе, и, глядя на них, Саша тоже заплакала. Послышался пьяный кашель, и в избу вошел высокий чернобородый мужик в зимней шапке и оттого, что при тусклом свете лампочки не было видно его лица,—страшный. Это пыл Кирьяк. Подойдя к жене, он размахнулся и у арил ее кулякпм



Hosted by uCoz