— Разобрать винтовки и палаши! — несется чья то команда.
Однако эти грозные слова не имеют ничего страшного. На них откликнулось пять - шесть 'человек. И офицеры, и матросы перебиты — отразить абордаж некому.
У Терентьева к этому времени разбило вторую ногу. Он лежал на баке рядом с телом командира и от потери крови минутами терял сознание.
— Абордажъ! Абордажъ!..
Терентьев открыл глаза, приподнялся. Чтб это? Не изменяет ли ему зрение?!..
Два японских миноносца — один с кормы, другой с правого борта—быстро катятся на „Стерегущого*. Вот поравнялись, вот хватаются баграми. •
] — Ага, так значит действительно абордажъ! Неужели возьмут в плен, захватят „Стерегущого*!..
В мозгу Терентьева мелькает отчаянная мысль. Он силится встать, но раздробленные кости ног не слушаются. Со стоном он валится.
— Чурбанова! Сюда! Ко мне, Чурбанова!—изо всех сил кричит Терентьев.
Толпа японцев в этот момент хлынула на палубу.
— Ура!!
И кучка русских бросается в рукопашную.
— Нельзя отдавать им „Стерегущого*, — шепчет. Терентьев товарищу.—Беги вниз, открой кингстоны..
Пусть лучше пойидем ко дну, чем отдаться в руки врагу. Иди, Чурбановъ!..
Слабая рука истекающого кровью Терентьева порывисто крестит товарища.
— Иди же... Скорей!..
Японцев вдесятеро больше. Они перепрыгивают со своих судов на наше, теснят, одолевают. В самую середину их с яростным криком бросается богатырь Чурбанов. В его громадной лапе матроский палаш — страшное оружие. Он рубит остервенело, исступленно, точно в припадке буйного сумасшествия. Японцы шарахаются в стороны, дают дорогу. Стрелой Чурбанов перебегает через палубу и исчезает на трапе.
— Молодец, молодецъ!—шепчет Терентьев, лихорадочно следящий за картиной этой последней борьбы „Стерегущого".
С тоской, с непередаваемым волнением отсчитывает раненый мгновенья.
Японцы завладели миноносцем, кинулись туда, сюда, чтб то ищут, обшаривают, вероятно, каюты. Но Терен-тьеву до них мало дела. В наступившей тишине он приложил ухо к железной палубе и слушаетъ!
От этой мысли Терентьеву становится жутко. Он гонит ее прочь.
Но вот внизу, где то у самого днища „Стерегущого", послышался шум. Сначала неясный и глухой, он растет, ширится, переходит в грозно-рокочущий гул. Это вода хлынула внутрь судна. Чурбанову удалось от-
