льда, хотя и ставшого уже ноздреватым, но еще плотно державшогося. Но чем выше, тем и взбираться было легче и легче. Мускулистые, жилистые руки Чурбанова словно клещи схватывали каждый камень; широкия ступни в грубых сапогах, будто звериные когтистые лапы, цеплялись за каждый выступ. Через десять минут он уже был на самой вершине, втягивал бичевкой прочный конец и укреплял его за большой неподвижный камень. При помощи конца взобрались Мартыныч и Терентьев.
Утес был так высок, что только неприспособленность человеческого глаза не позволяла видеть дальше определенного расстояния. Даль не сливалась с морем, образуя горизонт, а как бы таяла в безконечном пространстве. Когда наши молодцы вооружились морским биноклем и трубой, то ясно стали различать японския суда. Несколько миноносцев, не слишком спеша, крейсировали милях в пятнадцати от берега. Даже к подзорную трубу они были чуть видны.
Перед вечером откуда-то с запада показалась значительная частьглаишых кораблей японской эскадры и прошла к Элиоту.
Сигнальщик насчитал четыре броненосца и шесть больших крейсеров.
Получив это известие со скалы, Сергеев обрадовался.
— Это признак удачи,—говорил он мичману Кри-вецкому.—Теперь мы наверное знаем, что эскадра но-
чует у островов. Не будет, значит, лишней тревоги, лишняго безпокойства... Эх, только бы удалось, только бы счастья дал Богъ!—и командир в волнении потирал руки.
— Опасаюсь я, не верю в хороший конец,—сумрачно ответил Кривецкий.—Вы сообразите только, на что мы идем, на какое безумное, невозможное дело.
— Тем лучше, что безумное. Если безумное, значите надо действовать решительно, не ко.еблясь, не малоду-шествуя. Значит, полагайся на счастье, на храбрость экипажа, на силу машины, на личную смекалку. И хорошо, и отлично, что безумное... А не удалось—умирай, тони, гибни! Какие же тут разговоры длинные? .Да--с, я всегда так думал... Без риска, без опасности не может быть и настоящого, прочного счастья. А если оно и придет само, глупо и слепо, то слюнтяй и не опознает его. Он не сеялъ—ему и жатва не в прок... Так-то!..
Командиру не возражали, и он мало-по-малу умолки. Перед самым заходом солнца он приказал спуститься с утеса, потом собрал всю команду до последняго человека в кубрике и рассказал им, какое поручение дал адмирал „Стерегущему".
Экипаж слушал, молча, до конца, а потом боцман, стоявший ближе других к лейтенанту, проговорил:
— Что-ж, раз приказано, значитъ—надыть исполнять. Никаких разговоров тут не полагается.
—- Это ты врешь, боцман. Как же не полагается?
