его участия. Меня он иначе не называет, как «студентомъ». Утром встречается и спрашивает:
— Ну, что, как спали, студентъ?
Или же:
— Крутовато служить приходится, господин сту дентъ?
И всегда ласково, всегда заботливо, без насмешки и так ко всем.
Относительно здоровья стыдно даже писать. За какой-нибудь месяц я так раздался в ширь, так поправился, стал таким сильным, что сам себе удивляюсь.
Боцман мне часто говорит:
— А здорово ты, студент, в кость расти пошел; за. тобой не угоняешься!..
Он тоже, как и командир, зовет меня студентом...
Так-то вот мне и живется, мои дорогие, милые, далекие. На своем «Стерегущемъ» я, как у Христа в укромном местечке.
Целую вас и обнимаю крепко-крепко! Ваш Иван Терентьевъ».
Терентьев встал с низенького табурета, потянулся и расправил затекшее в неудобном, изогнутом положении тело.
Каюта боцмана, крошечная, с узкой койкой у переборки, с крошечным кругленьким окошечком наружу за борт, с маленьким столиком и низень-
ким-низеньким табуретом, вся пропитана запахом распадавшогося, потного боцманского тела.
Воздух тяжелой, пахучей, теплой массой давит, делает кожу липкой, заставляет кружиться голову.
Запечатав письмо в конверт и наклеив марку, Терентьев открыл дверь и вышел в кубрик. Даже спертый, насыщенный испарениями воздух кубрика после боцманской каюты кажется свежим. Там и здесь, в повалку, как попало, разложили матросы пробковые матрацы и спят. Иные здорово храпят, другие только посапывают, третьи что - то ворчат, ворочаются. Терентьев осторожно шагает через тела спящих при тусклом свете одинокого масляного фонаря
Вчера и сегодня отдых, команда спит вся, без вахты, даже без дежурного отделения. Только трое дневальных ходят взад и вперед, приглядывая за огнями, оберегая от пожара.
Кое-как Терентьев добрался до трапа и поднялся на верхнюю палубу.
Его сразу же охватило свежестью морозной ночи. Зима еще не совсем уступила свои права весне и по ночам покрывает воду тонкой корочкой льда, морозит и разукрашивает все инеем.
— Напрасно, Михаил Семеныч, раздетый выхо-дишь-то,—раздался тихий и ровный голос подле самого уха Терентьева. Еще не рассмотрев говорившого, он узнал его по голосу
