— Ну, то-то... Be проворонь.
Было уже совершенно светло. Туман хотя яе рассеялся, но значительно поредел, когда, по соображениям Сергеева, судно подходило к Талиенванской бухте.
— В машине, меньше ходъ!—«командовал он в машинный рупор,
— Есть в машине меньше ход,—заученной фразой ответил голос Анастасова.
Будто огромная тяжесть свалилась с плеч кочегаров.
— Блогополучно дошли, значит... Поздравляю, братцы!—вырвалось у Анастасова, и он помчался на верхнюю палубу, чтобы узнать, в каком положении дело.
Когда черный и дышащий жаром кочегарки инже-нер-механик выскочил наверх, до него донеслось громкое и дружное „ура".
Это команда „Решительного" встречала их. „Стерегущий" самым малым ходом огибал островок, за которым вчера весь день прятался.
Командир „Решительного" махал в воздухе фуражкой и кричал какое-то приветствие в рупор. Какое именно—разобрать было нельзя, так как машинам дали задний ход и шум заглушил слова.
Сияющий и возбужденный, Сергеев, держа в правой руке рупор, отчетливо-громко крикнул:
' —• Исполнив поручение адмирала, я сию же минуту-пользуясь прикрытием тумана, возвращаюсь в Порт,
Артур, не дожидаясь ночи. Прошу известить меня, будете ли вы следовать за мной или останетесь в Дальнем до наступления темноты.
— Я поднимаю якорь и следую на „Решительномъ* за вами, — получился тотчас же, ответ и почти одновременно с ним послышался ляиг выбираемой якорной цепи.
С „Решительного» неслись отрывистые восклицания, обычные при подъеме якоря:
— Пошелъ!.. Стал якорь!..Чист якорь!..
А у Сергеева в душе все ликовало.
Это туманное, серое утро, хмурое и мглистое, ему казалось таким радостным, таким безконечно светлым и лучезарным, что он готов был прыгать, дурачиться, хохотать, как мальчишка.
Рядом с ним стояли Сорочкин и Кривецкий, тоже веселые, тоже сияющие.
— Ведь все, все до собственной башки ставили на карту!.. Сам Бог за насъ!.. И везет же намъ! Вы только сообразите, только вникните. Стоило какому-ни-будь из этих плюгавых япошей, что шли на катере, заметить миноносецъ—и нет спасения!.. Конечно, я этого им не простил бы. Я в одну минуту пустил бы ко дну поганую скорлупку... Но какой скверный конецъ! Услышав выстрелы, нас моментально осветили бы прожекторами и, как крысу, прихлопнули бы в этой западне... Вы знаете, в те десять минут, что мы выходили из пролива, я перемучился так, как не мучился
