|
|
|
| — Но мы должны сделать снимки у себя. Они покажут более точные размеры этого образования. Надо сделать все необходимые анализы. — У меня почти все анализы с собой. Конечно, Вы сделайте то, что считаете нужным. Но, если можно, не откладывайте операцию надолго. Мне дорог каждый день! Сделанные у нас снимки подтвердили предположение. Все же я хотел смягчить впечатление и сказал больному: — Данные, которые есть в нашем распоряжении, дают основание заподозрить опухоль легкого, гистологическая структура которой не ясна. Я согласен с Вами: операция нужна, и откладывать ее не стоит. Больной сник, глаза его затуманились. Видно, где-то в глубине души он все-таки питал надежду, что это не рак. Но из моих слов понял, что сомнения нет. Помолчав немного, спросил упавшим голосом: — Когда Вы собираетесь оперировать меня? — Я думаю, задерживаться с операцией нет необходимости. Нам нужно только заготовить нужное количество крови. Давайте послезавтра. Согласны? — Да. Согласен. — Тихо произнес он. — Я хотел бы с Вами как с врачом поговорить о размерах операции, — сказал я больному. — Опухоль расположена периферически. Технически можно ограничиться одной долей. — Если Вы хотите знать мое мнение — я за то. чтобы удалить все легкое. Это более радикально. Вы тем самым уберете все лимфатические узлы в средостении. — Но Вы знаете, что есть сторонники более экономных резекций. Они полагают, что отдаленные результаты не хуже. — Да, я читал об этом. Все же мне кажется, что удаление всего легкого дает больше шансов на продолжительную жизнь. А одного легкого мне вполне достаточно. — Но некоторый дефицит кислорода у Вас будет, — настаивал я. — Это неважно. Мне важно прожить лишний год. А одышка — это не страшно. Я тоже был сторонником удаления у этого больного всего легкого. В ряде случаев мы применяли и удаление доли. Но выслу 82 | шав страстную речь больного, который с такой убедительностью говорил о том, как важно для него прожить лишний год, сказал: — Вопрос о размерах решим во время операции. Но думаю, что пойдем на удаление всего легкого. Операция прошла гладко. Через три недели собралась вся семья. Ольга, приехав накануне операции, не уезжала, все это время ухаживала за мужем. Детям сообщили, когда опасность миновала. Окончив экзамены, они приехали за отцом. Очень тепло и трогательно они благодарили меня и моих помощников. Когда кто-то упомянул о папиросах, больной вспыхнул и серьезно сказал: — Ну уж нет! Пока жив, не только сам в рот не возьму — всем больным своим закажу, чтобы этого не делали. Довольно! Чуть жизнью не поплатился за это удовольствие. Спустя четыре года он приехал к нам. Чувствует себя прекрасно. Одышки нет. Никаких признаков метастазов нет. Через десять лет он снова приехал. Совершенно здоров, полон сил и энергии. На мой вопрос — не курит ли? — доктор Курков серьезно ответил: — Что Вы, Федор Григорьевич! — Разве я не понимаю, чему обязан появлением у меня грозного заболевания, которое висит надо мною, как дамоклов меч! Если благодаря Вам я живу, то не перестаю благословлять судьбу и Вас за каждый прожитый день. Я понимаю, что мне просто везет — десять лет я живу и наслаждаюсь жизнью — но что другие, подобные мне дураки, получившие эту болезнь по собственной вине, заплатили за эту глупость дорогой ценой. Нет, я не курю. Я презираю себя за то, что делал это. В.Н. Курков приехал показаться нам уже 13 лет спустя после операции. Ему уже за 60, но он по-прежнему жизнерадостен и бодр. В его случае диагноз был поставлен своевременно, и рано была сделана операция. Этим и объясняется столь прекрасный и длительный эффект. К несчастью, значительно чаще больные поступают к нам, когда делать операцию уже поздно. Подобно Ивану Петровичу они долго никому не показываются. А когда им становится уже невмоготу — они часто уже неоперабельны. 83 |
