На проспекте им. Обуховской обороны в Ленинграде находится деревообрабатывающий завод им. Володарского. Название это встречается только в официальных документах. Жители района знают его как „Катушку”. Потому что катушка, та, на которую наматываются швейные нитки, — основная продукция этого завода. Но немногие знают, во что обходится это несложное изделие. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что ежедневно завод обрабатывает 5—6 вагонов березового бруска, из которого в катушку превращается что-то около 5% древесины, а 95% — в опилки и стружку.
Как обычно, самое „узкое” место на заводе — вспомогательные цеха. Так называемая ,,лесная биржа” осуществляет все вспомогательные операции — от выгрузки древесины из вагонов до сушки бруска и подачи его в механическую обработку.
Труд на всех участках очень тяжелый. Чрезмерно велика физическая нагрузка, тяжелы и сами условия труда. О технике безопасности и говорить не приходится. Она существует, как обычно, только в виде соответствующих инструкций. Башенный кран на разгрузке вагонов постоянно неисправен. Часто трос оказывается под электрическим напряжением. Даже инспекция, обычно весьма снисходительная, не раз опечатывала подъемное оборудование. Но его не ремонтировали, а из положения выходили или с помощью обильного угощения соответствующих лиц, или просто, сняв пломбы, работали по ночам. Разумеется, травмы в таких условиях — явление постоянное и привычное. Бригады рабочих-стропалей — относительно „трезвые”. Остальные — почти все под хмельком. Бывают и мертвецки пьяные, но не каждый день.
Подача вагонов с древесиной — с постоянными перебоями. Производство вечно лихорадило. Но с железной дороги „взятки гладки”. Недаром в арбитраже среди юристов бытует выражение „вали все на железную дорогу”. Этот „метод” применяется в совершенно безнадежной для предприятия ситуации. И иногда не без успеха.
Так называемый участок укладки занят укладкой 2-метрового березового бруска на вагонетки. Укладка производится в определенном порядке, то есть определенное число рядов и брусков в ряду: после этой работы приходится по утрам массировать руки — иначе их сводят судороги. Зимой пакеты бруска смерзаются и их приходится разбивать кувалдами. Летом глаза запорашиваются пылью. Прокатить груженую вагонетку нелегко и летом, а зимой колеса и рельсы скованы морозом. Работают здесь в основном женщины старше 40 лет. Работают до изнеможения, подгоняя друг друга: труд ведь сдельный. Средний заработок (со всеми доплатами) — 220—250 рублей. Но для абсолютного большинства это лишь часть заработка. Почти все работают и в выходные, и в праздники, и по вечерам. Иные за месяц прокатывают 30—31 смену. За такую рабрту зарплата достигает 330—400 рублей. Деньги совсем не малые для женщины в СССР, да и не только для женщины.
Тем не менее найти желающих на эту работу довольно трудно. Молодежи на участке нет совершенно. Большинство из желающих устроиться — уходит. Одни — только бросив беглый взгляд на работающих, другие — через 2—3 дня.
Несколько лет назад цех хронически не справлялся с планом. Расценки были безобразно низкими. Обычный выход из положения — посылка на прорыв „шефов”, рабочих и служащих — результатов не давал. Заставить „прикомандированных” работать в нужном темпе просто невозможно, а заключенные, видимо, нужны на более важных участках социалистического строительства. Исправило положение значительное повышение расценок, но рабочие стали зарабатывать „недопустимо много ”.
Дальнейшая интенсификация труда почти ничего дать не может. Снизить заработки можно, увеличив число рабочих и резко снизив сверхурочные работы. Но молодежь никак не соглашается с условиями труда, привычными для битого и ломаного старшего поколения.
Поэтому „Катушечка” обеспечивает этим пожилым русским женщинам возможность трудиться в 2 смены, а также по субботам и воскресеньям. В будущем, уже недалеком, они надеются получить наивысшую возможную для них пенсию 120 рублей. Почти все они родились и выросли в деревне,
46 ПОСЕВ № 3 1985
| многие видели войну и оккупацию. Все знакомы с бесплатным и полубесплатным трудом. Чем еще можно их удивить и испугать? Свободного времени эти женщины практически не имеют: на работу, работа, с работы, магазины, домашняя работа, сон. Это, пожалуй, все. Да, еще отпуск — 15 рабочих дней. Так тянут они долгие годы, так рассчитывают дотянуть до пенсии. Почти все клянутся, что на пенсии будут только отдыхать. Но не получается что-то...
Без сомнения, поколение это — уходящее. О чем молодежь им радостно и сообщает: „Поработали вы славно, пора на свалку, таких дураков больше нет”. Но, глядя на бесконечные пакеты бруска, уложенные в два и три яруса, стоит подумать и о судьбе женщин в СССР, об искалеченных женских руках.
Женщины работают в механических цехах „Катушки”. Там уровень шума и запыленности очень высок, а зарплата — значительно меньше, за счет низких расценок и жесткого нормирования.
„Пьянь черная и хроническая”, мужчины, в основном занята перекаткой груженых вагонеток. Только не на десяток-другой, а на 300—500 метров. За смену организм сильно обезвоживается. Можно выпить 3—4 литра кваса и все еще хотеть пить. Но коренные „советские лошадки” (так часто называют они себя сами) пьют отнюдь не квас. Пьют „в жару, и в холод, и в ненастье”. Эта вечная погоня за алкоголем наполняет жизнь ра-бочих-мужчин каким-то болезненным содержанием. Дело в том, что, за исключением 2 дней в месяц (получка и аванс), раздобыть деньги — вопрос вопросов, основа и начало всей этой „политэкономии”. Достославные времена, когда пол-литра водки стоил „трояк”, прошли. Водку давно сменила мутная река низкопробных крепленых вин. Качество их таково, что даже советская пресса называет эти „вина” чернилами. Стакан, из которого пили эти „слезы Мичурина”, надо отмывать мылом и горячей водой. И не раз. Впрочем, такие мелочи мало кого смущают. „Дешево и сердито”.
Уже в 7 утра снаряжаются „гонцы” за бутылкой. В каждом микрорайоне есть подпольные торговцы. Все „алчущие и жаждущие” прекрасно знают эти „точки”. Следующий „заход” — в 11 часов, к пивному ларьку. Затем в обед. Обычно через три дня после получки или аванса ни у кого из рабо-чих-мужчин денег уже нет. Еще через три
дня всякий кредит исчерпан и начинаются поиски „социалистической собственности”. Моральных проблем тут не возникает. Еще в молодые годы все слышали от „наставников” на производственной практике весьма емкую формулу: „Тащи с завода каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость”. Берут все, что попадется под руку.
Но вот все, что можно было продать, — „ушло”. Взламывать склады готовой продукции днем слишком рискованно — но и такое случается. А ночью весьма трудно реализовать „экспроприированное”. Но советские предприятия отгорожены друг от друга не китайской стеной, а, как правило, довольно ветхими заборами. В районе пр. Обуховской обороны почти всегда можно купить продукцию других предприятий: мыло, зубную пасту, шампунь — из-под полы, со скидкой в 50%. Вот к этой „мыловар-ке” и устремляются желающие поправить свои финансы. По вечерам встречаются целые караваны с огромными мешками на спинах. Нелегко, конечно, лазить по обледенелым крышам и стенам с тяжелым мешком. Падают, ломают руки и ноги. Попадают ч в милицию, отлеживаются после побоев и лезут снова. Иных судят, сажают. Но не часто. Обычно милиция просто прогоняет „добытчиков”. Или отбирает мыло.
В проходной завода почти постоянно дежурит милиционер. Его задача — пресекать пронос спиртного. Однако милиция ни разу не задерживала покупателей краденого. Понять это нетрудно: во-первых, статистика преступности по району может резко пойти вверх. А во-вторых, — милиция сама мылом приторговывает.
Разумеется, не все занимающиеся тяжелым физическим трудом ведут подобный образ жизни. Но тенденция очевидна — и нет никаких оснований предполагать, что положение может улучшиться. И нужно учитывать, что это — люди работающие, имеющие определенное место жительства. Отнюдь не „дно” советского общества, хотя до4 этого „дна” не очень далеко...
Однажды в одной из сушильных камер был обнаружен труп бывшего рабочего завода, ставшего впоследствии „лицом без определенных занятий” и опустившегося на это „дно”. Постоянного жилья у него, конечно, тоже не было. Ночевал в теплых камерах и однажды не проснулся. Иссиня-черное лицо, рваный ватник и недопитая бутылка „вермута”. Ему не было еще и 40 лет.
1985 ПОСЕВ № 3 47
|
