— 1011 -
собой. Мать, да на то ли ты его родила на свет Божий. А что же помещики и пасторы. Тем временем они играют в карты и приговаривают с улыбкой: хотят уверить, что в Лифляндии народ бедствует, а вот же пусть, пусть бы взглянули, как весело живут латыши. Да, весело.
Когда Прибалтийский край представляет собой одну корчму-великан, когда крестьянин был доведен до голода, до полного истощения и разорения корчмами, которые как пауки, расплодившиеся в бессметном количестве, высасывая все живые соки народа, расслабленный зашевелился. В начале сороковых годов, в Прибалтийском крае, началось новое для дворян и пасторов совершенно неожиданное движение: переход остов и латышей в православную церковь, от священников коей они ожидали того человеческого к себе отношения, которого они тщетно искали у лютеранского пастора. Последние, ночуя опасность от перехода народа в православие, встрепенулись и стали бороться с возникшим движением, начали интересоваться народной жизнью. Они, конечно, не могли не заметить как корчма и водка губить народ, и некоторые из них взялись с большим воодушевлением и устойчивой энергиею за дело отрезвления народных масс. Между тогдашними пасторами на этом славном ироприще особо отличался Мариинсбургский пастор Отто Гирген-сон '(позже суиеритендеигг в городе Ревеле). По всей вероятности, блогодаря пламенному красноречию и помощной внушительной личности пастора, проповеди его так подействовали на прихожан, что корчмы стали пустовата и к гуманному любимому пастору хлынули старики и молодежь с просьбой записать их отречение от употребления спиртных напитков.
Разтлеватели народа: корчмари пожаловались помещикам, задели за самое чувствительное место — за свои материальные интересы, а последние, „дабы ознаменовать во всем совершенстве пытаемые ими чувства человеколюбия*4 пожаловались своей кре-атуре, Приходскому Судье, а тот дальше и дело дошло до Лиф-ляпдскоии Консистории. Вы, конечно, полагаете, что последняя, дала козням помещиков заслуженный поучительный урок и отпор, как учреждение, которое, прежде всего, должно принимать близко к сердцу народную нравственность. Ничуть. Случилось для непосвященных, что то изумительное, чудовищное, не вероятное. Лифлядская Консистория постановлением своим от 2G-ro сентября 1835 года запретила пастору Гиргенсону, а за сим и другим пасторам дальше принимать заявления прихожан о зароке, об отречении цх от употребления спиртных напитков. Можно себе представить, сколь велика была социально-экономическая власть балтийских феодалов, что Консистория решилась на этот, вечно ее позорящий шаг, что она открыто, во всеуслышание объявила себя противницей общественной трезвости и таким образом потакала грязнейшим инстинктам человеческой природы вообще, а аристократических владельцев винокуренных заводов и корчмарей в особенности.
- 1012 -
Мало-по-малу усердие пасторов под влиянием такого враждебного отношения Консистории и церковных патронов к движению антиалкогольному ослабевало, пока совершенно не улетучилось.
Итак, инсинуациям и интригам всемогущих владельцев винокуренных заводов и корчмарей удалось задушить гуманное и доброе дело отрезвления народа и борьбы с страшным народным бедствием, с алкоголизмом.
Корчмы росли как грибы по мере роста блогосостояния и материальных средств крестьян хозяев, ремесленников и батраков. Везде, где обыкновенно собирался, стекался народ открывались корчмы-кабаки не с целью служить проезжим и сообщению деревен с городом, а исключительно для размножения мест распивочной продажи нитей — спиртных напитков и пива.
Корчмы были при каждой мельнице, при каждом имении, при каждой церкви, при домах волостных правлений и волостных судов, буфеты корчмарей красовались на всех ярмарках, на всех выходах в зелень (saluma balles) буфеты с спиртными напитками успешно функционировали при каждом обществе: буть это певческое, блоготворительное, вспомогательное, ремесленное, земледельческое, спортивное или какое-либо другое. Корчмы особенно любили перекрестные пункты, большия дороги, но не брезгали и сельскими дорогами, везде и повсюду они расплодились и осели, покрывая как громадная, не разрываемая паутина весь Прибалтийский край. В Лифляндии приходится на 10,000 верст всего 1.657 корчем, значит на каждые б1/* верст одна корчма. В Курляндии в 1889 году было 1.186 корчем, в Лифляндии в том-же году 1.912 корчем, а в Эстляндии 491 корчма, всего в Прибалтийском крае 3.589 корчем. Попадались 3 корчмы на I1/* версты, например, в Инскюльской волости. В Курляндии, например, по дороге от Бауска в Ми-таву через имение графа Шувалова: Руенталь, до введения винной монополии приходились на 44 версты 16 корчем, значит, почти на каждые две версты одна корчма, но дороге из Бауска в Гробин до судейского шоссе на 30 верста приходились 16 корчем, по дороге из Бауска в Грос-Экау на 21 версту ИО корчем, по Бауско - Шенбергской дороге близ Бауска на
3 версты 4 корчмы. Около Дурбенской кирки, Курляндской губ., Газенпотского уезда, только несколько шогов от нее стерегли и ловили богомольцев 4 корчмы, да вдобавок несколько шинков, у Грос-Роопской церкви (кирки) красовались тоже 4 корчмы, у Аллфндорфской кирки функционировали 3 корчмы, тоже число у Уббенормской и у Кокенгузенской кирки. Я могь-бы еще привести примеры, но достаточно отмеченных.
Что такое громадное множество корчем не нужно было для надобностей проезжих и путешественников не подлежит ни малейшему сомнению. Корчмы служили но преимуществу умножению доходов владельцев дворянских вотчин, богатейшого