время; они оольшею частью существуют под влиянием семьи, а питейные нравы и обычаи ея весьма стойки?!
Да, но учитель, опираясь на любовь родителей к детям, на их желание ^видеть в детях людей, с энергией вступающих на жизненный путь, могущих упорно бороться с тяжелыми условиями жизни, всегда имеет возможность, вооруженный знанием, с фактами в руках, доказать пагубное влияние спиртных напитковъ^ в малых дозах на подрастающий организм. Голос школы большинством родителей будет воспринят и не останется гласом вопиющого в пустыне. Кто из родителей не остановится в размышлении, когда ему учитель ясно, с цифрами в руках, на массе данных укажет на факт понижения успешности в занятиях, на отсталость тех детей, которые не чужды знанию вкуса крепких напитков, когда тот же учитель неопровержимо разъяснит факт значительного понижения успешности поступивших в данном году в школу (6—7 летн. возраста) тем, что 7—8 лет тому назад был обильный урожай винограда?!
Бесспорно, единичные случаи борьбы отдельных учителей не могут иметь значения; но массовое участие школы, планомерная борьба, личный пример учащих и лиц, стоящих близко к школе, всегда в силах поколебать и самые упорные питейные нравы и обычаи общества.
Религия нас учить смотреть на наше тело, как на храм, обращаться с ним, как ст» достойным духовным сосудом; это понятие не равносилыю-ли тому, что „Бог для нас потерян, когда мы своевольно разрушаем храм44.
Па ряду с антиалкогольным преподаванием в Сев. Америке и Западной Европе выдвигается вопрос о значении искусства в жизни граждан и на школу возлагается задача закладки фундамента в ея питомцах любви ко всему прекрасному.
У нас проповедником громадного влияния искусства на условия жизни много лет тому назад явился покойный Виктор Петрович Острогорский. Он постоянно твердил: „Если семя добра в нас, то это семя—наше воображение и чувство, это— то внутреннее сокровенное я, наша, так сказать, святая святых, и воспитывает в весьма значительной степени искусство, которое внутренняго человека и раскрываетъ". „Припоминая свое собственное детство и юность, приглядываясь к нескольким тысячам учившихся за много лет у меня юношей, я вынес несомненное убеждение, что не только воспитание, но и обучение созидаются и воспринимаются не столько на почве рассудка, ума, разума, сколько на правильном возбуждении, развитии и направлении именно воображения и чувства. Эти силы души заключают в себе, и не только у детей и юношей, но и за всю жизнь человека, зародыши всех наших действий, поступков, добрых и злых, блогородных и пошлых, главнейший источник стремлении к тем или другим целям, первый импульс к геройскому подвигу и величайшим преступлениям4*.
— 596 —
Спонсор, группируя человеческия знания но степени приносимой ими пользы, об искусстве говорит: „Стремясь к цветку, не должно-ли не забывать о корнях и листьяхъ“? Но вслед за этим прибавляет: Жизнь потеряла бы половину своей прелести без музыки, живописи, поэзии".
Да, если искусство только красивый цветок и если мы, пренебрегая науками, всю свой жизнь обосновали бы на искусстве, то Сненсер был бы иМного раз нрав; но ест-ли только красивый цветок искусство, не составляет-ли оно могучого пособника- массе человеческих знаний?!
Не выводнт-ли нас искусство из круга узких чувств, не возвышает-ли оно человека, не поднимает-ли оно в нем духа, не дает-ли оно нам понять, что есть успех в жизни, в чем истинное блого. Образы самодуров Островского, эгоистов Шекс-пира и друг., с одной стороны, с другой—такие образы, как Вильгельм Тель, маркиз Поза и проч., не воспитывают-ли чувства и совесть человека; не говорят-ли они нам, что высшее счастье состоит в самоудовлетворении, в сознании своей правоты и исполненного долга, в чистой совести, в радости от того, что мы хоть мало способствовали счастью других.
„Искусство—говорит Л. Н. Толстой—вообще вносит смысл в жизнь и освещает ее, успокаивает нас, поселяет мягкия и приятные чувства. Оно вносит смысл и чувство в самую повседневную работу и самые мелкия явления жизни4*.
„Отнимите от нас архитектуру, скульптуру, живопись, музыку, поэзию, театр, оставьте» только одну обыденную жизнь праздного досуга или тяжелого труда изо дня в день,—как скучно было бы жить без этого искусства, хотя бы оставили нам самую науку! Кто так счастлив, что может рисовать, умеет и любит нет, кто не потерял охоты и способности читать любимого поэта, тот не потеряет в себе образа Божия, куда бы ни забросила его судьба и в какия бы положения его ни поставила. Живопись, музыка, особенно поэзия скрашивают нам жизнь даже среди самой печальной обстановки, бедности, всякой пошлости и прозы, в самых глухих мурьях и захолустьях нашей темной родины4*.
Виктор Гюго говорит: „Хорошая пьеса для толпы заменяет философию, идеям служит формой, мыслителям дает безпристрастное объяснение; душе, алчущей правды, опадает утоление, проливает бальзам на тайные язвы души каждому, поэзия дает совет и всем закон4*. „В настоящее время в искусстве, как в увеличительном стекле, выражается и общественный вопрос, н полезная идея, и вся природа человека4*.
„Потеря вкуса к поэзии—говорит Дарвинъ—равносильна потере счастья и, по всей вероятности, вредно отзывается на умственных способностях, а еще более на нравственном складе характера, так как ослабляет чувствительную сторону нашей природы4*.
Тэн говорит:.. „Кто научился понимать красоту, любить эту