— 538 —
данности, им при таких условиях настоящого времени, выпол-нят крайне затрудннтсльно.
Впоследствии, когда оне встанут на свой истинный путь, т. о. когда курс их будет продолжен, как за-границей, до
7—8 лет, когда обучение слелается обязательным для каждого мальчика и девочки в продолжении всего этого времени; когда посещение школ учащимися примет правильный характер, и когда сами народные учителя получат надлежащую серьезную общеобразовательную и специальную подготовку,—тогда, конечно, начальная школа явится самым лучшим и самым надежным помощником в деле отвлечения молодого поколения от пьянства со всеми ого дурными последствиями. Но пока этого нет,— школа наша одна. без помощи внешкольного образования, не в силах вести борьбу с таким страшным врогом, каким является алкоголизм в среде нашего населения.
Чтобы точнее доказать это, следует припомнить те условия, при которых получает свое образование наш народ в обыкновенной начальной школе.
Каждый крестьянин вступает в эту школу семи-восьми-летним ребенком и проводит в ней, при самом добросовестном посещении, от 110 — 130 учебных дней в году. Затем через три-четыре, а иногда даже два или один год, он выходит из нея девяти, десяти или одиннадцати лет, т. е. он входит и выходит из школы ребенком, и в этом возрасте кончает все свое образование—все свое духофпое просвещение.
За-границей дети проводят в школе обязательно 7—8 лет н потом, но собственному желанию, учатся еще дальше в разного рода дополнительных школах и курсах, — у нас-же крестьянину, кроме начальной школы, учиться негде, если-бы он даже и захотела» несколько пополнить полученные им там элементарные знания: в некоторых селах, правда, имеются двухклассные училища, но, во-иервых, их очень мало, а во-вторых, и в них курс всего только пятилетний, да, кроме того, наш народ еще плохо сознает необходимость дальнейшого учения, так как одноклассная школа в 2—3 года не успевает развить в нем такого сознания.
И вот с десяти лет наш крестьянин остается за порогом школы,—без книга, нора и карандаша; без листа бумаги, так как все это, с выходом из школы, у него отбирается, а на покупку собственной книжки или бумаги дома денег не дают, да и купить в деревне все это трудно; в лучшем случае он получает Евангелие „на память о школе“,—и больше ни одного печатного слова. Что же тут удивительного, если этот крестьянин к 21 году своей жизни забудет всю свой грамоту, полученную в школе, и при поступлении на военную службу окажется безграмотным. Ведь и каждый из нас, просидевший без пера, книги и бумаги, среди безграмотных людей, в течении 11—12 лет, пожалуй, также разучился бы держать перо в руках. И это еще не все! Если бы наш крестьянин был обижен от
— 589 —
природы способностями; если бы оип> был туп и чужд стремления к духовным наслаждениям,--такое положение заключенного в тюрьму человеческого духа было бы не так тяжело. Но в том то и трагизм положения, что народ наш одарен от природы богатейшими способностями; даровитость его признается всеми иностранцами. В силу этой даровитости, он невольно рвется к тому свету, который от него еще так далеко; он ищет знания, красоты, поэзии, гармонии, и, конечно, ничего этого не находит кругом себя. Что же ему тогда остается делать?—То же что делают все, когда не находят для себя естественного, здорового и приятного питания — пользоваться суррогатами; и наш крестьянин питается именно такими суррогатами духовной пищи. Вместо наших чудных произведений изящной литературы—он, при нервом удобном случае, бросается на пустую, бездарную ярморочную книжонку; вместо настоящей живописи, — покупает суздальскую мазню, уродливые картины толкучих рынков: вместо театра, идет в безпутный балаган; вместо мелодичной задушевной своей родной русской песни, слушает и сам поет циничные уличные мотивы и романсы; вместо истинной музыки, наигрывает на плохенькой гармонии трепака или даже что-нибудь еще хуже. Разве все это, вместе взятое, не служить к огрубеюю способной натуры русского человека! Поэтому,, как же можно удивляться тому, что наш народ темен, дик и невежествен; что он пьянствует, и не умеет проводить свой досугъ! Ведь, праздник ему не приносит истинной, здоровой радости и отдыха, потому что у него нет разумных, просветительных удовольствий и занятий. Что же ему делать в свое свободное время?— Читать,—книги нет, и достать ее негде, а о других каких-либо просветительных развлечениях и думать нечего. Идти, но куда же?—Кругом все так обычно, однообразно, пусто и безцветно. Не от кого получить ни одной новой светлой мысли, ни одного нового разумного слова. На душе скучно, и тоже пусто. Вот разве бутылочку распить с приятелем. Это развлечение давно уже известно, и много раз испытано. Выпьешь,—и весело тебе станет. И идет наш рабочий человек к товарищу; выпивают они вместе бутылочку за бутылкой и веселятся вволю по-своему: „поют песни непристойные, орут речи недостойныя", и домой расходятся, чтобы закончить свой разгул самодурством над детьми и женами. И это, снова повторяю, совсем неудивительно. Если мы до сих пор не создали для крестьянина возможности пользоваться разумными удовольствиями, развивающими его духовные и физическия силы, то он сам находит себе другия удововольствия, противоположного характера, убивающия эти силы и заглушающия все, что есть доброго и чистого в душе человека. Кто же будет винить в этом нашего русского рабочого, нашего бедного крестьянина, и кто первый решится бросить в него камнемъ? Нам же—интеллигентной части общества, живущей в больших крупных центрах и пользующейся всеми благами цивилизации,—это тем более, невозможно.
35