— 475 —
сшедшая палата несчастных алкоголиков, их безумные выходки и пьяные оргии были все-таки скрыты от взоров посторонней публики, и потому не могли так оскорблять ея нравственного чувства, как оскорбляют теперь, когда кабак пфренесень на улицу. Вся улица здесь, особенно под праздники и в праздники, бывает запружена рабочими, торговцами и тому подобным людом, то и дело выносящим из лавки бутылки с живительной влогой, тут же распиваемой. Через несколько часов вся улица уже пьяна и представляет из себя вертеп беснующихся на все лады, ни дать—ни взять, настоящая картина сумасшедшого дома: здесь и песни, и крики, и стоны, и смех, и слезы с проклятиями,—все слилось в общий гул, среди которого как-то особенно выделяются самые непристойные слова. К ночи то там, то сям, под заборами лежат уже замертво пьяные, нередко избитые и окровавленные, а иногда и ограбленные, если судить по вывороченным карманам — несчастные жертвы алкоголизма. Пройти здесь противно не только женщине, но и нашего брата мужчину коробит от этого открытого, как бы на показ выставленного человеческого безумия. Особенно тяжело видеть здесь присутствие детей, из любопытства собирающихся «полюбоваться» даровым представлением беснующихся алкоголиков. Можно себе представить, чему тут дети могут научиться!» «Вывод тот,—заканчивает корреспондент свои интересные наблюдения,—что реформа при настоящих условиях не только не уменьшила у нас пьянства, но сделала его еще более отвратительным и опасным, перенеся внутреннюю жизнь старого кабака на улицу, в публичное место^ где кабацкая атмосфера имеет более широкое, а потому более развращающее воздействие на общество; особенно страшно при этом делается за детей».
Другой корреспондент из г. Троицка, Оренбургской губернии, описывает почти в тех же мрачных красках уличное пьянство. «Крестьяне и казаки едут, покончив свой торг на базаре, к излюбленной «Казенной лавке». Отворились заветные двери. Продавщица питей с помощницей еле успевают продавать четверти, бутылки, сотки и «шкалики».
— 476 —
Все это берется и тут же около казенной распечатывается, преоригинальнейшим образом, а именно: берет мужик бутылку в левую руку, а кулаком правой руки бьет по дну, и пробка с винной пеной вылетает, а живительная влага, бултыхаясь, вливается в горло. Через час улица наполняется пьяными; некоторые тут же валяются и засыпают сном богатырским. На противоположной стороне улицы, на <зва ленных к стене бревнах, сидят 10—15 человек «босой команды», некоторые из них в жалких тряпках, подобие одежды, трясутся от холода, голода и постоянного похмелья. Жалкие люди—достойные общественного призрения. Бедные—они во все горло кричат: подайте Христа ради выпить или дайте денег на «шкаликъ». Эти жалкие люди—постоянные посетители этой улицы. У них своя жизнь. Они промышляют добычу—водку— и тут же, иногда с дракой, делят между собой. Грустно за подобное явление и как-то не верится, что кабак уничтожен. Грустно и за то, что на это зло никто до сих пор не обратил внимания, это—фактъ».
Уличное пьянство стало всеобщим явлением на Руси. Обязательные постановления, воспрещающия распивать вино на улицах, нигде не исполняются. Десятские и сотские, приставленные для того, чтобы смотреть за соблюдением, означенных правил, сами подсаживаются к пьяной компании и готовы в любой момент нарушить обязательные постановления.
В место дикого безшабашного разгула превратились трактирные заведения, всякого рода буфеты и рестораны, которым предоставлено право распивочной торговли. И это хорошо знают творцы реформы. Не раз в официальном органе «Вестнике финансовъ» появлялись корреспонденции о тлетворном влиянии на население трактиров. «Что же касается винных погребов и трактиров,—пишет корреспондент «Вестника финансовъ»,—то пьянство в таковых уменьшилось очень мало; эти заведения сохранили доселе свой прежний характер,—тип кабака, в коем дают вино или под залог или в долг вообще, или в счет урожая хлеба нового года. Привычка грязно содержат заведения, давать посетителям вина до опьянения, допускать в заведениях гул, шум, а нередко