— 430 —
что сделали в сфере забот об отдельных алкоголиках, быть-может, они даже сотню-другую людей отвратили от пьянства. Но против пьянства, как социального явления, они не сделали ровно ничего. Они не считались с тем, что алкоголизм возникает на почве определенных условий общественной жизни, они не давали себе отчета в сущности причин, порождающих пьянство, и удары их мечей шли мимо болезненного явления, нисколько не задевая его. «Ведь точно так же, как при существовании определенных социологических и биологических предпосылок,—говорит Гроть-ян, — среди группы индивидуумов должно с непреложной законностью наблюдаться известное число самоубийств, преступлений против личности, нравственности и собственности, точно так же при определенных социальных условиях должно появиться известное число алкоголиков. И, несмотря на наши горячие призывы к их моральным силам, они будут на наших глазах погибать от овладевшей ими болезни. Эта переоценка свободы воли человека легла в основу движения трезвости, и эта же переоценка является причиной того, что такая масса затраченных сил пропала даром, не давши никаких результатов. Нравственные требования, с которыми трезвенники обращаются к людям, могут быть выполнены в некоторых весьма узких пределах. Вести борьбу против алкоголизма, как массового явления, при помощи такого оружия нельзя. И мы видим всюду почти одну и ту же картину. Там, где апостолы трезвости пристают к отдельным лицам с требованием отказаться от употребления спиртных напитков, наблюдается вспышка воодушевления, которая быстро гаснет; или же из трезвенников образуется секта, отрезанная от массы, по своему исключительному отношению к вину, и неспособная поэтому иметь на нее какое бы то ни было влияние».
Ясно отсюда, почему общества трезвости в борьбе с алкоголизмом не могут рассчитывать на прочный успех. Они стоят на мертвой точке, они довольствуются призывами к совести людей, в то время как необходимо изменение всех условий, среди которых живут в современном
— 431 —
обществе народные массы. Общества трезвости только тогда и могут нести полезную службу, когда они расширяют свой работу за пределы овладевшого ими узко-сектантского духа, когда они строят свой деятельность не на одних лишь обетах воздержания, когда они стараются вмешаться в самую гущу живой действительности, когда они сеют истинные знания в народе, когда они стараются воздействовать на проведение в жизнь законодательных мер. Вне такой широкой деятельности, охватывающей различные стороны жизни, работа обществ трезвости скоро надоедает и самим активным участникам общества и окружающим, на которых распространяется пропаганда. Повторять все время одне и те же ходульные истины о вреде пьянства без всякого стремления вникать в причины этого сложного явления, совершенно не интересно и до нельзя скучно. Вот, например, что пишет Гельми-Пэльц об эстонских обществах трезвости. «Наше эстонское трезвенное движение дошло уже до мертвой точки. Отовсюду слышны жалобы: нет тем, нет докладчиков, которые имели бы сказать что-либо новое».
Наши общества трезвости, блогодаря недостатку средств и отсутствию простора для личной инициативы, влачат в сущности жалкое существование. Лишь в больших городах (Петербург, Москва) общества трезвости не ограничивались одним только поддержанием трезвости в своей среде, а старались пропагандировать свои идеи изданием журналов («Вестник трезвости», «Деятель»), брошюр и листков, а также стремились отвлекать народ от пьянства устройством чайных, столовых, читален, развлечений. Но им не хватало ни воодушевления, ни широты размаха, ни необходимых прав для свободной просветительной работы, ни интеллигентных сил для того, чтобы развить деятельность, хоть несколько напоминающую собой американскую или английскую. О наших обществах трезвости ничего не слыхать; не умеют они к себе привлекать внимание и прозябают вместо того, чтобы жить, являясь немыми и равнодушными свидетелями народного пьянства. Вместе с введением винной монополии были призваны правительством попечительства о народной трезвости,