— 281 —
обыкновенно с алкоголя и нередко кончая хлоралом и эфи ром. Таким образом он на время устраняет хроническое состояние скуки. Мимолетная искорка, вызываемая алкоголем, является и быстро исчезает. Тогда прибегают ко второму приему и, таким образом, нередко в несколько месяцев создается периодическое или даже запойное пьянство».
Итак, в жизни обезпеченных классов алкоголь создает иллюзию дела, которого они не могут создать себе в действительности. Опьяняющими напитками они заглушают голос скуки, который все время твердит им, что так, как они живут, жить нельзя, что жизнь—в творчестве, в производительном труде. Прислушаться к этому голосу, изменить свой житейский обиход они не в состоянии, и они бросаются к вину, чтобы убить время, забыть о давящей их тоске неделания и пресыщения. «Духовная пустота обуяла господствующие классы,—говорит Вурм,—они жаждут иллюзий и ищут забвения в вине подобно пролетарию, который напивается допьяна и валяется на улице по той причине, что у него нет никаких других наслаждений. Господа положения, одурманивающие свой голову блогородными напитками, нисколько не лучше, но и не более виновны тех жалких созданий, которые падают жертвами пьянства из-за материальной нужды».
А вот послушайте, что говорит о психологии пьянства человек жизни, имевший возможность в течение долгих лет тесно соприкасаться с живой действительностью. В 1873 году появилась работа В. Португалова: «Пьянство, как социальный недугъ». Это было, заметьте, в те времена, когда проповедь трезвости считалась чуть ли ни единственной и исключительной мерой борьбы со злом. И Португалов безхитростно приводит психологические мотивы пьянства, не вычитанные из какой-либо книги, а вынесенные из самой жизни в том самом виде, в каком мы излагали это на предыдущих страницах. «Страшнейшая провинциальная болезнь,— говорит Португалов,—господствующая теперь повсеместно эпидемически и в которой провинциалы никогда не сознаются, эта болезнь—тоска, безделье, незнанье, кз^да девать
— 282 —
себя и своф время. Чиновники мало сходятся с остальными сословиями по очень простой причине, именно потому, что жизнь остальных сословий еще скучнее, еще однообразнее, еще монотоннее и еще более изобилует самодурством. Между собой чиновники находятся исключительно в служебных отношениях, и никаких других быть не может, потому что кроме службы их ничто не связывает. Какие бы то ни было общественные, литературные, ученые интересы им совершенно чужды. Политические интересы по самому свойству для них совершенно немыслимы. Выписываются в провинциальном городе иногда два—три журнала, та или другая газета, но не как потребность, а скорее как вещь той же внешней цивилизации, а потому большей частью не читаются. Совершенно обезпеченные материально и живя более или менее комфортабельно, незнакомые ни с физическим трудом, ни с удовольствиями умственной работы, они проводят жизнь вяло, скучно, безалаберно. Но физиологическия потребности человека далеко не так просты. Каждый важный орган нашего тела требует соответствующей пищи: легкия — кислорода, желудок — съестного, сердце — крови, а мозгу нужна умственная или духовная пища. На этот позыв немногие в состоянии чем-нибудь ответить, а потому все остальные бросаются в одну из двух крайностей: или интриги, сплетни, козни и пр. составляют насущную пищу таких субъектов, или они стараются заглушить, подавить, усыпить, залить мозговые потребности излишним потреблением вина, наливок, водки. Отсюда та масса провинциальных обычаев, отсюда та вечно повторяющаяся вереница именин, родин, крестин, требующих выпивки; отсюда те частые попойки, оргии и другия увеселения, обыкновенно оканчивающияся каким-нибудь увлечением, скандаломъ».
Вот чему учит нас непосредственное наблюдение жизни. Сознание всех недочетов окружающей действительности, гнетущее стремление вырваться из обстановки, не сулящей никаких удовольствий, и в то же время ясное понимание совершенной невозможности выбйться из засасывающей тины житейской прозы,—таковы основные психологические мотивы