— 271 —
было пьянства,—пишет один священник Самарской губернии. Помогающие не взирают ни на бедность людей, которым оказывают помощь, ни на свой собственную, если их не напоили до пьяна, делают сами по себе складчину и пьют до свала».
Нечего говорить о прочности питейных нравов в городе. Считается зазорным не предлагать гостям выпивки, водка и вино являются неотъемлемыми аттрибутами всякой дружеской беседы, всякого—даже делового—разговора. Собрания происходят в трактирах и ресторанах, где пить приходится поневоле (Trinkswang). Мелкия и крупные коммерческия сделки совершаются за рюмкой вина, и искусство хорошо выпить, умение заставлять других сделать то же являются лишним шансом в борьбе за существование. И эти питейные нравы возникают вследствие силы подражания. «Одни пьют потому,—говорит Нижегородцев,—что другие пьют и, следовательно, это считается нормальным, а раз уже человек привык пить, недостатка в удобных случаях у него не будетъ».
Но в этом стремлении свести питейные обычаи к влиянию подражания сказывается желание замаскировать общественные причины пьянства, причины, лежащия во всем складе народной жизни, а не в личной воле каждого в отдельности. Мы не спорим против того несомненного положения, что питейные привычки играют большую роль в числе причин, порождающих пьянство. Но обычаи или нравы сами по себе отнюдь не являются чем-то самодовлеющим, висящим в воздухе. Они возникли на почве тех или иных условий общественной жизни, они могли развиться и пустить глубокие корни лишь при наличности определенных блогоприятных условий. Сила подражания только потому и увлекает в свои сети людей, что они силой вещей вынуждены подражать. Тут играет роль не один личный мотив, не желание непременно повторить то, что делает другой. Здесь сказывается влияние общих условий существование. Один пьет потому, что находится во власти тех же обстоятельств, которые превратили в пьяницу другого.
— 272 —
Итак, взваливать на питейные обычаи всю ответственность за алкоголизм, охватывающий все более и более широкие круги населения, отнюдь еще не означает внести свет в эту темную область. Необходимо вскрыть сущность тех отношений, которые роковым образом привели к возникновению и процветанию печальных обычаев. Ведь обычаи не родятся из воздуха, как Минерва из головы Юпитера, и весь вопрос о причинах алкоголизма сводится к выяснению той почвы, на которой пагубные питейные привычки дали столь обильные и—увы!—столь же плачевные плоды.
Мы, конечно, хорошо понимаем, почему очень многие авторы так охотно валят на обычаи и привычки всю вину. Прежде всего нет ничего легче, чем дать такое простое объяснение сложной проблеме. Отчего люди предаются пьянству? Да оттого, что у них имеется привычка пить. Коротко, просто и ясно. Но ведь нужно еще объяснить, каким образом возникли эти привычки, откуда оне взялись, почему оне охватили такую массу людей. Такая задача оказывается гораздо более трудной. При решении ея нельзя уже отделаться простым переводом слов, простой тавтологией: люди предаются пьянству потому, что они «привыкли» предаваться этому пороку.
С другой стороны, упрощение причин пьянства уже больно упрощает и самые меры борьбы со злом. Если все дело в отвлеченном обычае, не имеющем никаких корней в окружающей социальной обстановке, то стоит только отменить этот обычай, поступить в ряды трезвенников, постараться увлечь на этот путь возможно большее число людей, и успех не заставит себя долго ждать. Сложная задача удачно разрешается при помощи простого зарока не пить, который должны дать все ныне пьющие. Алкоголизм после этого разлетится в прах, и грозный призрак вырождения, витающий над человечеством, перестанет нас тревожить.
Увы, для таких розовых мечтаний у нас нет почвы. Проповедь трезвости возникла чуть ли не в одно время с самим алкоголизмом. В течение десятков лет в разных