— 270 —
вычки вина за оказанную фму честь жертвует даже собственной жизнью. Не могу забыть двух смертных случаев от опьянения вином непривычных к нему людей, из которых один пал жертвой праздничного угощения его земским врачом, а другой погиб от угощения же на помочи у одного административного лица. Подобные случаи спаиванья крестьян интеллигентными людьми обыкновенно тщательно замалчиваются и остаются известными только в пределах ближайшого района».
Питейные обычаи, как мы уже говорили, свили себе прочное гнездо в деревне. Мы воспользуемся здесь целым рядом показаний, идущих от лиц духовного звания, и яркими красками рисующих народные нравы, сказывающиеся, в приверженности к вину. Один священник пишет: «Свадьбы служат ужасным разорением всего имущества хлебопашцев; меньше 50 рублей последний бедняк свадьбы не устроит, а кто побогаче, тот сразу набирает водку рублей на 100 и больше». «Из местных обычаев,—пишут из с. Беловод-ского, Сфмиреченской области, — можно указать «свадебные кладки», т.-е. когда родители невесты выговаривают с родителей жениха на свадьбу не менее ведра водки, да кроме того и жених еще покупает не менее ведра».
Д вот любопытное сообщение из Пензенской губернии. «Особого внимания заслуживает разоряющий наших крестьян обычай «цропивать девушекъ», т.-ф. брать за невесту с жениха не столько деньгами, сколько вином (от 6 до 10 ведер, которые выпиваются до свадьбы), так что весь брак обходится не меньше 200 рублей».
«Пьют на крестинах,—пишет священник Миртов,— пьют на погребениях. При погребении нельзя, говорят, обойтись безе водки. За водку копают могилы, за водку несут покойников. В оправдание говорят: денег за труд не берем, а водки не дать, в другой раз никого не дозовешься».
Пьют пред началом труда, пьют и по его окончании. Пьянством ознаменовывается начало сенокоса, жнитвы, молотьбы. «Ни одна помочь не обойдется без того, чтобы не
— 271 —
было пьянства,—пишет один священник Самарской губернии. Помогающие не взирают ни на бедность людей, которым оказывают помощь, ни на свой собственную, если их не напоили до пьяна, делают сами по себе складчину и пьют до свала».
Нечего говорить о прочности питейных нравов в городе. Считается зазорным не предлагать гостям выпивки, водка и вино являются неотъемлемыми аттрибутами всякой дружеской беседы, всякого—даже делового—разговора. Собрания происходят в трактирах и ресторанах, где пить приходится поневоле (Trinkswang). Мелкия и крупные коммерческия сделки совершаются за рюмкой вина, и искусство хорошо выпить, умение заставлять других сделать то же являются лишним шансом в борьбе за существование. И эти питейные нравы возникают вследствие силы подражания. «Одни пьют потому,—говорит Нижегородцев,—что другие пьют и, следовательно, это считается нормальным, а раз уже человек привык пить, недостатка в удобных случаях у него не будетъ».
Но в этом стремлении свести питейные обычаи к влиянию подражания сказывается желание замаскировать общественные причины пьянства, причины, лежащия во всем складе народной жизни, а не в личной воле каждого в отдельности. Мы не спорим против того несомненного положения, что питейные привычки играют большую роль в числе причин, порождающих пьянство. Но обычаи или нравы сами по себе отнюдь не являются чем-то самодовлеющим, висящим в воздухе. Они возникли на почве тех или иных условий общественной жизни, они могли развиться и пустить глубокие корни лишь при наличности определенных блогоприятных условий. Сила подражания только потому и увлекает в свои сети людей, что они силой вещей вынуждены подражать. Тут играет роль не один личный мотив, не желание непременно повторить то, что делает другой. Здесь сказывается влияние общих условий существование. Один пьет потому, что находится во власти тех же обстоятельств, которые превратили в пьяницу другого.