ваги, и на кружечных дворах, и близко двора иитухам сидеть и питье продавать им не велено, и бражникам (пьяницам), и зернщикам (игрокам) на кружечном дворе не быть. По постам вина не продавать, священнический и иноческий чин на кружечный двор не пускать и вина им не продавать».
Казалось бы, такая грамата должна закончиться словами:
— А потому, мол, решено наложенный на кабаки царский доход уменьшить,
Однако, указ предписывал:.
— Целовальникам сказать, чтобы им с кабака собрать перед прежним с прибылью».
То есть, вина не продавай, а выручи больше. Иначе говоря, недовырученное должно быть уплачено населением. Казалось бы, далее, что и эта невзгода временная. В первые годы население будет вынуждено платить кабацкого «недобора» много. Но затем прибыль от кабаков, конечно, будет уменьшаться; мало-по-малу определится, сколько при новых порядках кабак может выручать. И с этой цифрой московское правительство по неволе примирится. Тогда доход царской казны от кабака станет значительно меньше; за то и срама прежняго не будет. В Москве быстро заметили эту опасность. И тот же Алексей Михайлович вскоре послал новый указ: «питухов с кружечных дворов не отгонять», чтобы «великого государя казне учинить прибыль». А когда целовальники жаловались: «в твоих, государь, царских кабаках питухов мало», из Москвы по прежнему посылался воеводам приказ расследовать: нет ли среди целовальников хитрости и к царской службе нерадения. И если кто из посторонних докажет, что целовальник виноват, «то этим людям (доносчикам) дать царское жалованье по рассмотрению, да им же (виновного) целовальника отдать животы и промыслы». Это значило, что целовальника по оговору доносчика брали и пытали, и если он под пыткой признавался, что был нерадив к царской службе, то все его имущество отдавалось доносчику. Такая участь грозила тому, кто выполнял царский указ 1652 года. Далее, патриарх Никон добивался, чтобы в малолюдных городах кабаков не было. И, судя по указу 1652 г., добился этого. Однако тот же патриарх Никон в то же самое время выпросил кабак в доход своего любимого Новоиерусалимского монастыря в малолюдном месте на реке Еколге. Получилось таким образом следующее. Если бы кто стал упрекать, положим, Никона кабацким безобразием, патриарх мог бы ответить:
— Не виноваты мы в этом. Наоборот, мы сами стараемся это безобразие уничтожать. Не голословно говорю. Смотрите сами,
— 19 —
какой был указ послан. Но что же делать, если народ наш строптив, непослушен, испорчен, но грехах погряз. Нет у нашего народа ни стыда, ни совести. Указов не слушает. Оттого и безобразие.
Дело в том, что указ 1652 года был торжественный, «всенародный», о нем на площадях кричали. А другие указы, противоположные ему, были не торжественные и никому неизвестные, кроме чиновников. Поэтому иностранцам, приезжавшим в Москву, предоставлялось думать: «какое в России блогожелательное правительство и какой скверный народъ», а народ думал: «в Москве дела но правде решают, а вся беда on. мошенников воевбд и приказных, ибо они указов не исполняютъ». Впоследствии эта манера делить указы на настоящие и общеизвестные была усовершенствована. И по-немногу установился порядок, наблюдаемый ныне: во всеобщее сведение издаются законы, а о том, как надо поступать, чиновникам рассылаются секретные указы или циркуляры.
Этим обычаем воспользовался, между прочим, и министр Витте, когда вводил свой «казенную монополию». Он старался всех уверять, будто казенная торговля водкой устраивается с единственной целью—уменьшить «народное пьянство». И даже одновременно с казенными кабаками завел так называемые попечительства о народной трезвости. Попечительства эти существуют и по закону должны стремиться к сокращению кабаков. Но когда крестьяне хотят «потрезветь» и приговором просят закрыть в их селе «казенную винную лавку», правительство весьма этого не одобряет. На просьбы о закрытии казенного кабака обыкновенно следует отказ. А кое-где члены попечительства о народной трезвости—земские начальники рассматривали такой приговор, как бунтовщическое деяние, и подписавшихся под приговором сажали в кутузку. Так обстоит дело в действительности. На бумаге же правительство всячески заботится об уменьшении пьянства и всячески поддерживает попечительства о трезвости.
Такую же показную «совестливость» обнаружила Москва, когда самое слово: «кабакъ» среди народа стало ругательным и позорным. Сохранять название: «царев кабакъ», было прямо таки неудобно. Тогда Москва объявила, что уничтожает «кабаки», т. е. велела их называть «кружечными дворами». Таким способом удалось убить сразу двух зайцев: с одной стороны, позорный кабак был уничтожен на бумаге и каждый приказный дьяк мог говорить: «нет у нас на святой Руси кабаковъ», а с другой стороны—доходы царские сохранились полностью, ибо кабаки остались по прежнему, только на них переменили вывеску. Впрочем,