— 16 —
можем. И за этот свой грех целовальники перед Господом Богом ответ держат. Но, ведь, целовальники присягу дают не воровать. Крест и Евангелие в том целуют. Значит, присягу они нарушают. И за этот грех нет их душам спасения.
Поэтому патриарх предлагал — целовальников к присяге не приводить, «чтобы душевредства не было». Бояре же па это возражали:
— И с присягой «было воровство многое, а без присяги опасно — воровство будет больше прежняго».
Царь все-таки присягу отменил. Но «воровство» началось такое, что через два года присяга была восстановлена.
ГЛАВА V.
Приказная совесть.
Вообще московское правительство стыдливостью не грешило. О стыде Москва сложила поговорку: «стыд — не дым: глаза не выесть». Не слишком боялся московский приказные люд и греха. На этот счет сложилась другая поговорка: «грех в орех, а зерно в ротъ». Пример тому, что стыдиться не следует, подавала верховная власть. Ея даже письменные приказы норой отличаются неслыханной откровенностью. Напр., воеводе Петру Горчакову было приказано: «приманить пелымского князя Аблегирима, да жен его, да племянников, да внучат, да лучших людей его», внушить им, «чтоб они пошли без боязни к государевым воеводам, государь-де их пожалуетъ», а когда «пелымский князь и дети его придут за государевым жалованьем, то всех их казнить». Точно также кузнецкому воеводе было приказано: «послать к князю Айдарку служилых людей, позвать его в гости, ласково, а когда придет, — повесить».
Таково же обращение было и с народом. Пока народ молчал и жил тихо, приказные неустанно грабили и обижали. Так шло, покуда терпение народное не истощалось. То и дело в Москве и в разных частях государства вспыхивали восстания и бунты. Порой не только воеводам или боярам, но самому царю приходилось выходить к бунтовщикам и вести переговоры с ними. Бунтовщики жаловались на «московскую волокиту» и неправду, на то, что они «в конец разорены» приказным лихоимством, и требовали, чтобы этого больше не было. Власти клялись, что оне неправду выведут с русской земли. Обе стороны хлопали друг друга по рукам в знак договора. Потом в знак примирения целовались. И целоваться с вожаками бунтовщиков опять таки
— 17 —
приходилось не только воеводам, но порой и самому цари». А пока шли эти переговоры и лобзания, в толпе сновали сыщики и записывали «лучших людей» из бунтовщиков. То есть людей, которые заметно даровитее других, умнее и влиятельнее. После «рукобитья» и лобызании наступало, обыкновенно, временное успокоение. Власти старались не «раздражать народъ». А затем всех, кто был записан сыщиками, арестовывали, казнили, ссылали, и все начиналось по прежнему, до следующого бунта. Покойный писатель Николай Константинович Михайловский не даром сравнивал Россию с кринкой молока, с которого постоянно снимают сливки. Едва появлялись «народные сливки», т. е. люди даровитые, преданные народу, способные руководить народом, власть старательно их замечала и уничтожала, по евангельскому завету— «поражу пастыря, и рассеются овцы». И народ, лишенный лучших своих людей, действительно, рассеивался, как «овцы без пастыря».
Словом, Москва не стыдилась. При Алексее Михайловне был даже такой случай. Целовальники стали жаловаться царю, что, приезжая по делам службы в Москву, они до крайности разоряются, так как приказные умышленно задерживают дела. Из-за этой «волокиты» — жаловались целовальники — приходится нам давать приказным большия взятки и харчами, и деньгами; приказные же в надежде еще больше получить, устраивают новую задержку, и оттого мы разоряемся в конец. На эту жалобу в 1660 году последовал указ: чтобы выборным и целовальникам не страдать «лишний раз от московской волокиты», пусть приезжают в Москву только раз в год. Таким образом государственная власть, не стыдясь, признала «московскую волокиту», как нечто должное и законное.
Однако, кабацкое безобразие было так велико, что даже московскими глазам, привыкшим бояться не стыда, а дыма, становилось неловко. Между прочим, при том же Алексее Михайловиче новопоставленный патриарх Никон зоговорил, что уж очень от кабаков срам велик. Царь с этим согласился. Было устроено 11 августа 1652 года совещание о кабаках. II затем последовал такой царский указ:
«Советовали мы с отцем своим и богомольцем, святейшим патриархом Никоном и со всем священным собором и с боярами, и с окольничими, и со всеми нашими дурными людьми о кабаках, и указали: во всех городах, где были до сего кабаки, быть по одному кружечному двору, а в меньших, где малолюдно, кружечным дворам не быть... Продавать вино по одной чарке и одному человеку, а больше той указной чарки не ирода-