— 17 —
приходилось не только воеводам, но порой и самому цари». А пока шли эти переговоры и лобзания, в толпе сновали сыщики и записывали «лучших людей» из бунтовщиков. То есть людей, которые заметно даровитее других, умнее и влиятельнее. После «рукобитья» и лобызании наступало, обыкновенно, временное успокоение. Власти старались не «раздражать народъ». А затем всех, кто был записан сыщиками, арестовывали, казнили, ссылали, и все начиналось по прежнему, до следующого бунта. Покойный писатель Николай Константинович Михайловский не даром сравнивал Россию с кринкой молока, с которого постоянно снимают сливки. Едва появлялись «народные сливки», т. е. люди даровитые, преданные народу, способные руководить народом, власть старательно их замечала и уничтожала, по евангельскому завету— «поражу пастыря, и рассеются овцы». И народ, лишенный лучших своих людей, действительно, рассеивался, как «овцы без пастыря».
Словом, Москва не стыдилась. При Алексее Михайловне был даже такой случай. Целовальники стали жаловаться царю, что, приезжая по делам службы в Москву, они до крайности разоряются, так как приказные умышленно задерживают дела. Из-за этой «волокиты» — жаловались целовальники — приходится нам давать приказным большия взятки и харчами, и деньгами; приказные же в надежде еще больше получить, устраивают новую задержку, и оттого мы разоряемся в конец. На эту жалобу в 1660 году последовал указ: чтобы выборным и целовальникам не страдать «лишний раз от московской волокиты», пусть приезжают в Москву только раз в год. Таким образом государственная власть, не стыдясь, признала «московскую волокиту», как нечто должное и законное.
Однако, кабацкое безобразие было так велико, что даже московскими глазам, привыкшим бояться не стыда, а дыма, становилось неловко. Между прочим, при том же Алексее Михайловиче новопоставленный патриарх Никон зоговорил, что уж очень от кабаков срам велик. Царь с этим согласился. Было устроено 11 августа 1652 года совещание о кабаках. II затем последовал такой царский указ:
«Советовали мы с отцем своим и богомольцем, святейшим патриархом Никоном и со всем священным собором и с боярами, и с окольничими, и со всеми нашими дурными людьми о кабаках, и указали: во всех городах, где были до сего кабаки, быть по одному кружечному двору, а в меньших, где малолюдно, кружечным дворам не быть... Продавать вино по одной чарке и одному человеку, а больше той указной чарки не ирода-
ваги, и на кружечных дворах, и близко двора иитухам сидеть и питье продавать им не велено, и бражникам (пьяницам), и зернщикам (игрокам) на кружечном дворе не быть. По постам вина не продавать, священнический и иноческий чин на кружечный двор не пускать и вина им не продавать».
Казалось бы, такая грамата должна закончиться словами:
— А потому, мол, решено наложенный на кабаки царский доход уменьшить,
Однако, указ предписывал:.
— Целовальникам сказать, чтобы им с кабака собрать перед прежним с прибылью».
То есть, вина не продавай, а выручи больше. Иначе говоря, недовырученное должно быть уплачено населением. Казалось бы, далее, что и эта невзгода временная. В первые годы население будет вынуждено платить кабацкого «недобора» много. Но затем прибыль от кабаков, конечно, будет уменьшаться; мало-по-малу определится, сколько при новых порядках кабак может выручать. И с этой цифрой московское правительство по неволе примирится. Тогда доход царской казны от кабака станет значительно меньше; за то и срама прежняго не будет. В Москве быстро заметили эту опасность. И тот же Алексей Михайлович вскоре послал новый указ: «питухов с кружечных дворов не отгонять», чтобы «великого государя казне учинить прибыль». А когда целовальники жаловались: «в твоих, государь, царских кабаках питухов мало», из Москвы по прежнему посылался воеводам приказ расследовать: нет ли среди целовальников хитрости и к царской службе нерадения. И если кто из посторонних докажет, что целовальник виноват, «то этим людям (доносчикам) дать царское жалованье по рассмотрению, да им же (виновного) целовальника отдать животы и промыслы». Это значило, что целовальника по оговору доносчика брали и пытали, и если он под пыткой признавался, что был нерадив к царской службе, то все его имущество отдавалось доносчику. Такая участь грозила тому, кто выполнял царский указ 1652 года. Далее, патриарх Никон добивался, чтобы в малолюдных городах кабаков не было. И, судя по указу 1652 г., добился этого. Однако тот же патриарх Никон в то же самое время выпросил кабак в доход своего любимого Новоиерусалимского монастыря в малолюдном месте на реке Еколге. Получилось таким образом следующее. Если бы кто стал упрекать, положим, Никона кабацким безобразием, патриарх мог бы ответить:
— Не виноваты мы в этом. Наоборот, мы сами стараемся это безобразие уничтожать. Не голословно говорю. Смотрите сами,