«Питухи»—по нынешнему, пьяницы. Их прежде всего надо было привлечь к кабаку: иначе какая же торговля? В Москве строго за этим следили. Одному целовальнику, который жаловался: «в твоих, государь, царских кабаках питухов мало», было отвечено: «вам бы где искать перед прежним прибыли, а вы кабаки хотите оставить, чего прежде не бывало». В городе Орлове в 1681 году кабак, по причине неурожая и скотского падежа, недовыручил восьми рублей за год, а целовальники пожаловались, что питухов стало меньше; в ответ из Москвы велено было произвести строгое дознание. В Белозерске в 1677 году случился недобор по той же причине («люди оскудели, и питухов было мало»); и в Москвы вышел приказ произвести повальный обыск. Попадали, конечно, в целовальники и ловкие люди, которые умели спаивать народ. Напр., в Верхотуре; одно время водворилось повальное пьянство. Пьянствовали «служилые люди, стрельцы, казаки, ямщики, пашенные крестьяне». Все стали «питухами». «Крестьяне от кабака одолжали и обнищали». Служилые люди, стрельцы и казаки, чтобы добывать денег на выпивку, впали в тяжкое лихоимство. Обо всем этом воеводы Барятинский и Языков в 1623 году донесли в Москву. «Унимать не смеем, — писали они, — боясь кабацкого недобора». На это из Москвы воеводам дан был выговор: «То вы пишете,—говорилось в царском указе,—не радея о нашем деле... Кабак, ведь, заведен не вчера, а давно... И до вас много воевод перебыло в Верхогурье, но никто из них о том кабаке нам не писал, а вы, вместо того, чтобы искать перед прежним прибыли, хотите и старое потерять... У вас в Верхотурье; не одни служилые люди пьют, а есть много приезжих из разных мест Сибири, и поэтому кабак уничтожить нельзя... Поручаем смотреть накрепко, чтобы доходы перед прежними годами собраны были непременно с прибылью»... Через 5 лет из Москвы новым указом было подтверждено: «Чтоб нашему верхотурскому кабаку и нашей казне недобора не было». Наравне с служилыми людьми спаивалось и духовенство. «Питуховъ» из духовных лиц нашлось не мало. В Шуе, напр., в одно время подвизались дьякон соборный Ларион, поп Григорий, пономарь, да старец шуйского монастыря Савватей. О них жаловались, что (пономарь все пьян валяется», дьякон либо в кабаке, либо, приходя к собору, и днем и ночью в колокола, ради пьяной забавы, бьет, поп Григорий в пьяном виде по улицам бродит, «мужской и женский пол бранитъ», срамные части | — ИО — тела всем показывает и озорничает, а старец Савватей «на кабаке пьет, иноческое с себя пропивает и зернью нграеть». Для спаивания употреблялось много средств. Во-первых, целовальники заводили при кабаках игры в карты, в зернь (т. е. в кости). И таким образом, кабак превращался в игорный притон. Игры в царевом кабаке не считались делом позорным. Наоборот, оне поощрялись. Так, Соликамском кабацкому голове Андрияну Жданову была выдана награда за хорошую выручку «от вина и картъ». Во-вторых, при кабаках или по близости от кабаков устраивали помещение для продажных женщин. В Москве к этому относились, как к неизбежному злу. Правда, в царской грамате 1623 года двинскому воеводе решительно осуждаются те монастыри, которые при своих кабаках «женок держатъ». «Оттого — писал царь Михаил Федоровичъ—святому месту и царскому богомолью чинится позор великий». Но в данном случае речь идет о монастырских кабаках. Того же, что целовальники царевых кабаков устраивают публичные дома, Москва старалась не замечать. В третьих, в кабаке каждый оседлый житель имел возможность получить водку и под заклад и даже без заклада просто в долг. Человеку стоило лишь один раз напиться. А когда он приходил опохмеляться, ему давали водки, сколько хотел, не спрашивая денег. Долг кабаку считался долгом государю. И каждого, кто не платил добровольно кабацкого долга, ставили на правеж. А если и правеж не помогал, то имущество должника отбиралось в пользу государя. Если же имущества не хватало, то кабацкий долг взыскивался со всего общества, к которому должник был приписан. Вообще кабацкие долги взыскивались строго. «Я—доносил, напр., целовальник Андрей Образцов государю Михаилу Федоровичу—никому не норовил, правил (т. е. взыскивал побоями) твои государевы доходы нещадно; побивал на смерть». С такой же, кстати заметим, нещадностью «правились» долги монастырских кабаков. Между прочим, об одном из сборщиков Троице-Сергиевской лавры Семене Иванове сохранилось такое сведение. Приехал он в монастырскую деревню (6 мая 1679 г.). Собрал мир и сборных целовальников, поставил их на правеж и целовальника Моисея Федорова бил поленом без милости, всего избил до самого увичья, причем говорил: «дай мне полведра вина, а не дашь—прибью до смерти, не что мне сделаешь». Избив его, он украл у него рубль денег. На сборщика была подана жалоба Лавре. Лавра на жалобу ответила: |