307
жать целый табун при своем войске, могли вынести необыкновенную быстроту его бегства. Но на этот раз Потоцкий был достоин возложенного на него поручения: он преследовал его с удивительной неутомимостью и наконец настиг на берегу Днестра, где Бульба занял для небольшого роздыха оставленную, полуразвалившуюся крепость.
Крепость была на возвышенном месте и оканчивалась к реке такой страшной, почти наклоненной стремниной, что, казалось, ежеминутно готова была обрушиться в волны. Почти на двадцать сажен вниз шумел Днестр. Здесь-то облет его Потоцкий своими войсками с трех сторон, обращенных к полю и к оврагам неровных берегов. Тарас, с помощью своей храбрости и упрямой воли, мог сделать тщетными все усилия осаждающих; но он не имел в опустелой крепости никаких средств для прокормления, а козаки менее всего могли сносить голод, особливо когда видели, что он должен наконец окончиться медленной смертью. С рекой невозможно было иметь сообщения: одна только половина узкой дорожки висела вверху, остальная упала в волны с недавно отколовшеюся глыбой скалы, и вместо нея осталась стремнина.
Тарас решился оставить крепость, попробовать удачи прорваться сквозь ряды неприягелей
308
и по берегу достигнуть такого места, с которого бы можно было кинуться на лошадях и пуститься с ними вплавь. Он стремительно вышел из крепости, и уже козаки пробрались сквозь неприятельские ряды, как вдруг Тарас, остановившись и нагнувшись в землю, сказал: «Стой, братцы! уронил люльку!» В это самое время он почувствовал себя в дюжих руках, был схвачен набежавшим с тыла отрядом и отрезан от своих. Он двинул своими членами, но уже не посыпались на землю, как бывало прежде, схватившие его гайдуки. «Эх, старость, старость!» сказал он, почти что не заплакав. Ему прикрутили руки, увязали веревками и цепями, привязали его к огромному бревну, правую руку, для бблыпей безопасности, прибили гвоздем и поставили это бревно рубом в раз-селпну стены, так что он стоял выше всех и был виден всем войскам, как победный трофей удачи. Ветер развевал его белые волоса. Казалось, он стоял на воздухе, и это, вместе с выражением сильного бессилия, делало его чем-то похожим на духа, представшого воспрепятствовать чему-нибудь сверхъестественной своею властью и увидевшого ея ничтожность. В лице его не было заметно никакой заботы о себе. Он вперил глаза в ту сторону, где отстреливались козаки. Ему с высоты всо было видно, как на ладони. «Занимайте, хлопцы», кричал