277
высвободил тебя, сын мой, Остап мой! Изменила наконец сила!»
Морщины сжались на лбу его, и раздумье крепко осенило лицо, покрытое рубцами.
«Молчи, пан Тарас. Чему быть, тому быть. Молчи да крепись: еще нам больше ста верст нужно проехать».
«Зачемъ?»
«Затем, что тебя теперь ищет всякая дрянь. Знаешь ли ты, что за твой голову, если кто принесет ее, тому дадут 2000 червонцевъ?»
Но Тарас не слышал речей Товкача. «Сын мой, Остап мой!» говорил он: «я не высвободил тебя!»
II прилив тоски повергнул его в безпамятство. Товкач оставался целый день в избе; но с наступлением ночи он увез безчувственного Тараса. Увернув его в воловью кожу, уложил в ящик наподобие койки, укрепил поперек седла и пустился во всю прыть на татарском бегуне. Пустынные овраги и непроходимые места видели его, летевшого с тяжелой своею ношею. Товкач боялся встреч и преследований, и хотя уже он был на степи, которой хозяевами более других могли считаться запорожцы, но тогдашния границы были так неопределенны, что каждый мог прогуляться на нехранимой земле, как на своей собственности. Он не хотел везти Тараса в его хутор, иочитая там его менее в
278
безопасности, нежели на Запорожья, куда он держал теперь путь свой. Он был уверен, что встреча с прежними товарищами, пирушки и новые битвы оживят его скорее и развлекут его.
Он, действительно, не обманулся. Железная сила Тараса взяла верх, несмотря на то, что ему было шестьдесят лет; через две недели он уже поднялся на ноги. Но ничто не могло развлечь его. Невидимому, самые пиршества запорожцев казались ему чем-то едким. С ним неразлучно было то время, которому еще и двух месяцев не прошло,—то время, когда он гулял с своими сыновьямп, еще крепкими, свежими, исполненными сил,—и на этом, дотоле ничем не колеблемом лице, прорывалась раздирающая горесть, п он тихо, понурив голову, говорил: «Сын мой! Остап мой!»
Запорожцы собрались на морскую экспедицию. Двести челнов спущены были в Днепр, и Малая Азия видела их, с бритыми головами и длинными чубами, предававшими мечу и огню цветущие берега ея; видела чалмы своих могометанок обитателей раскиданными, подобно ея безчисленным цветам, на смоченных кровью полях и плававшими у берегов; она видела по мало запачканных дегтем запорожских шаровар, мускулистых рук с черными нагайками. Запорожцы переели и переломали весь виноград; в мечетях оставили целые кучи навозу; пер-