Н.В.Гоголь «Тарас Бульба», повесть. Санкт-Петербург: А.С. Суворин, 1902

В начало   Другие форматы (PDF, DjVu)   <<<     Страница 276   >>>

  

276

VII.

«Долго же я спалъ!» говорил Бульба, осматривая углы избенки, в которой он лежал, весь израненный и избитый. «Спал ли я это, или наяву виделъ?»

«Да, чуть было ты навеки не заснулъ!» отвечал сидевший возле него Товкач, лицо которого одну минуту только блеснуло живостью и опять погрузилось в обыкновенное свое хладнокровие.

«Добрая была сеча! Как же это я спасся? Ведь, кажется, я совсем был под сабельными ударами, и что было далее, я уже ничего не помню...»

«Об том нечего толковать, как спасся; хорошо, что спасся».

Товкач был один из тех людей, которые делают дела молча и никогда не говорят о вих.

На бледном и перевязанном лице Бульбы видно было усилие припомнить обстоятельства. «А чтб же сын мой?.. Чтб Остапъ? И он лег также вместе с другими и заслужил честную могилу?»

Товкач молчал.

«Что ж ты не говоришь? Постой! помню, помню: я видел, как скрутили назад ему руки и взяли в плен нечестивые католики... И я не

277

высвободил тебя, сын мой, Остап мой! Изменила наконец сила!»

Морщины сжались на лбу его, и раздумье крепко осенило лицо, покрытое рубцами.

«Молчи, пан Тарас. Чему быть, тому быть. Молчи да крепись: еще нам больше ста верст нужно проехать».

«Зачемъ?»

«Затем, что тебя теперь ищет всякая дрянь. Знаешь ли ты, что за твой голову, если кто принесет ее, тому дадут 2000 червонцевъ?»

Но Тарас не слышал речей Товкача. «Сын мой, Остап мой!» говорил он: «я не высвободил тебя!»

II прилив тоски повергнул его в безпамятство. Товкач оставался целый день в избе; но с наступлением ночи он увез безчувственного Тараса. Увернув его в воловью кожу, уложил в ящик наподобие койки, укрепил поперек седла и пустился во всю прыть на татарском бегуне. Пустынные овраги и непроходимые места видели его, летевшого с тяжелой своею ношею. Товкач боялся встреч и преследований, и хотя уже он был на степи, которой хозяевами более других могли считаться запорожцы, но тогдашния границы были так неопределенны, что каждый мог прогуляться на нехранимой земле, как на своей собственности. Он не хотел везти Тараса в его хутор, иочитая там его менее в