253
Они шли долго; наконец ступени прекратились, под ним была гладкая земля. Свет фонаря блеснул в подземном мраке.
«Теперь идите прямо», говорил ему голос: это была татарка.
Коридор шел под городской стеной ии оканчивался такой же лестницею вверх. Наконец, он очутился среди города, когда уже занялась заря и перепархивал утренний ветер. Ни одна труба не дымилась. Мертвый вид города прерывался слабыми болезненными стонами, которые не могли не поразить его. На страже стояли часовые, бледные, как смерть; это были больше привидения, нежели люди. Среди самой дороги попался им самый ужасный, поразительный предмет: это была женщина, страшная жертва голода, лежавшая при последнем издыхании, стиснувшая зубами иссохшую свой руку. Содрогнувшись, спешил он вслед за татаркой; он летел всеми чрсгвами видеть ту, за счастие которой он готов был отдать всю жизнь. Он взбежал на крыльцо; он взошел в комнату. Везде была тишина: все или спало, утомленное страданием, или безмолвно мучилось. Он вступил на порог спальни. О, как замерло его сердце! Как за-млел он весь, когда оно ему сказало, чточерез секунду, чрез молнию мига, он ее увидитъ!
И он ее увидел, увидел ту, которая когда-то была беззаботна, весела, ветрена, шаловлива,
254
которая когда-то надевала на него серьги и убирала его своими прекрасными, легкими, как крылья мотыльков, убранствами. Он опять ридел ее. Она сидела на диване, подвернувшп под себя обворожительную, стройную ножку. Она была томна, она была бледна; но белизна ея была пронзительна, как сверкающая одежда серафима. Гебеновые брови, тонкия, прекрасные, придавали что-то стремительное ея лицу, обдающее священным трепетом сладкой боязни в первый раз взглянувшого на нее. Ресницы ея, длинные как мечтания, были опущены и темными тонкими иглами виднелись резко на ея небесном лице,— Чтб это было за создание! И это создание, которое, казалось, для чуда было рождено среди мира, к ногам которого повергнуть весь мир, все сокровища казалось малой жертвой, это небесное со-зданиетерпело голод и все, чтб есть горького для жителей земли. Заплесневелая корка хлеба, лежавшая на золотом блюде, как дрогоценность, показывала, что еще недавно здесь было чувству-емовсе свирепство голода. Услышавпш шум, она приподняла свой голову и обратила к нему взгляд долгий, сокрушительный. Он опять, казалось, исчезнул и потерялся, Лицо ея с первого раза ему показалось как будто другим: в нем были прежния черты, но в нем же заключалась бездна новых, прекрасных, как небеса. Этот признак безмолвного страдания, этот болезней-