241
слово. А что ж вы, враг бы поколотил вашего батька, что ж вы? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию?»
«Э, как попустили такому беззаконию!» отвечал приземистый козак. «А попробовали бы вы, когда пятьдесят тысяч было одних ляхов, да еще к тому и часть гетманцев приняла их веру».
«А гетман ваш, а полковники чтб делали?»
«Э, гетман и полковники! А знаете, где теперь гетман и полковники?»
«Где?»
«Полковников головы и руки развозят но ярмаркам, а гетман, зажаренный в медном быке, и до сих пор лежит еще в Варшаве».
Содрогание пробежало по всей толпе; молчание, какое обыкновенно предшествует буре, остановилось на устах всех, и, мигъ'после того, чувства, подавляемые дотоле в душе силой дюжого характера, брызнули целым потоком речей.
«Как, чтобы нашу Христову веру гнала проклятая жидова! чтобы этакое делать с православными христианами! чтобы так замучить нашихъ! да еще кого? полковников и самого гетмана! Да чтобы мы стерпели все это? Нет, этого не будетъ!» Такия слова перелетали во всех концах обширной толпы народа.
Зашумели запорожцы и разом почувствовали
242
своп силы. Эго не было похоже на волнение народа легкомысленного. Тут волновались все, характеры тяжелые и крепкие. Они раскалялись медленно, упорно, но зато раскалялись, чтобы уже долго не остыть.
«Как, чтобы жидовство над нами пановало! А ну, паны братцы, перевешаем всю жидовуи Чтобы и духу ея не было!» произнес кто-то из толпы. Эти слова пролетели молнией, и толпа ринулась на предместье, с сильным желанием перерезать всех жидов.
Бедные сыны Израиля, растерявши все присутствие своего и без того мелкого духа, прятались в пустых горилочных бочках, в печках и даже запалзывали под юбки своих жидовок, но неумолимые, безпощадные мстители везде их находили.
«Ясновельможные паныи» кричал один высокий и тощий жид, высунувши из кучи своих товарищей жалкую свой рожу, исковерканную страхом: «ясновельможные паны! мы такое объявим вам, чего еще никогда не слышали, такое важное, что не можно сказать, какое важное!»
«Ну, пусть скажутъ!» сказал Бульба, который всегда любил выслушать обвиняемого.
«Ясные паны!» произнес жид. «Таких панов еще никогда не видывано, — ей Богу, никогда! Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете...» Голос его умирал и дро-