них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек, с одним только глазом, несмотря на то, страшно заспанным.
«Кто смеет бить в литавры?» закричал он.
«Молчи! возьми свои палки да и колоти, когда тебе велятъ!» отвечали подгулявшие старшины.
Довбиш вынул тотчас пз кармана палки, которые он взял с собой, очень хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули—и скоро на площадь, как шмели, начали собираться черные кучи запорожцев.
За кошевым отправились несколько человек и привели его на площадь:
«Не бойся ничего!» сказали вышедшие к нему навстречу старшины. «Говори миру речь, когда хочешь, чтобы не было худого,—говори речь об том, чтобы идти запорожцам на войну против басурмановъ».
Кошевой, увидевши, что дело не на шутку, вышел на середину площади, раскланялся на все четыре стороны и произнес: «Панове запорожцы, добрые молодцы! позволит ли господарство ваше речь держать?»
«Говори, говори!» зашумели запорожцы.
«Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство,—да вы, может быть, и сами лучше это знаете,—что многие запорожцы ^задолжались в шинки жидам и своим братьям
£3(и
столько, что ни один чорт теперь и веры неймет. Притом нее, в рассуждении того, есть очень много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, чтб такое война, тогда как молодому человеку, и сами знаете, панове, без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмана?»
«Вишь, он хорошо говоритъ», сказал писарь, толкнув локтем Вульбу. Бульба кивнул головой.
«Не думайте, панове, чтобы, я, впрочем, говорил это для того, чтобы нарушить мир. Сохрани Богъ! Я только так это говорю. Притом же у нас храм Божий—грех сказать, чтб такое. Вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор, не то уже, чтобы наружность церкви, но даже внутренние образа без всякого убранства. Хотя бы серебряную рясу кто догадался им выковать. Они только то и получили, чтб отказали в духовной иные козаки. Да и даяние их было бедное, потому что они почти все еще пропили при жизни своей. Так я все веду речь эту не к тому, чтобы начать войну с бтсурманамп, ибо мы обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись ио закону нашему».
«Вишь, проклятый! чтб это он путает такое?» сказал Бульба писарю.
«Да, так видите, панове, что войны не можно