208
женных рыцарей, на которых разгульное Запорожье набрасывало суровый колорит свой. Молодость без наслаждения мелькнула перед нею, и ея прекрасные свежия щеки и перси без лобзаний отцвели и покрылись преждевременными морщинами. Вся любовь, все чрства, все, чтб есть нежного и страстного в женщине, все обратилось у ней в одно материнское чрство. Она с жаром, с страстью, с слезами, как степная чайка, вилась над детьми своими. Ея сыновей, ея милых сыновей берут от нея, берут для того, чтобы не увидеть их никогда. Кто знаетъ? может быть, при первой битве, татарин срубит пм головы, и она не будет знать, где лежат брошенные тела их, которые расклюет хищная подорожная птица и за каждый кусочек которых, за каждую каплю крови она отдала бы все. Рыдая, глядела она им в очи, которые всемогущий сон начинал уже смыкать, и думала: «Авось-либо Бульба, проснувшись, отсрочит денька на два отъездъ! Может быть, он задумал оттого так скоро ехать, что много выпилъ».
Месяц с вышины неба давно уже озарял весь двор, наполненный спящими, густую кучу верб и высокий бурьян, в котором потонул частокол, окружавший двор. Она все сидела в головах милых сыновей своих; ни на минуту не сводила с них глаз своих и не думала о
209
сне. Уже кони, зачуя рассвет, все полегли на траву и перестала есть; верхние листья верб начали лепетать, и мало-по-малу лепечущая струя спустилась по ним до самого низу. Она просидела до самого света, вовсе не была утомлена и внутренне желала, чтобы ночь протянулась как можно дольше. Со степи понеслось звонкое ржание жеребенка. Красные полосы ясно сверкнули на небе.
Бульба вдруг проснулся и вскочил. Он очень хорошо помнил все, чтб приказывал вчера.
«Ну, хлопцы, полно спать! Пора! пора! Напойте коней! А где стара?» (так он обыкновенно называл жену свой). «Живее, стара, готовь нам есть, потому что путь великий лежитъ!»
Бедная старушка, лишенная последней надежды, уныло поплелась в хату. Между тем, как онасо слезами готовила все, чтб нужно к завтраку, Бульба раздавал свои приказания, возился на конюшне и сам выбирал для детей своих лучшия убранства. Бурсаки вдруг преобразились: на них явились, вместо прежних запачканных сапогов, сафьянные красные, с серебряными подковами; шаровары, шириной в Черное море, с тысячью складок и со сборами, перетянулись золотым очкуром.Къочкуру прицеплены были длинные ремешки с кистями и прочими побрякушками для трубки; козакин