181
вольно плотные, глядели с важным видом. Холоп, в блестящем убранстве, с откидными назад рукавами, разносил тут же разные на-ипткп и съестное. Часто шалунья с черными глазами, схватпвши светлой ручкой своею пирожное и плоды, кидала в народ. Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват свои шапки, и ка-кой-нпбудь высокий шляхтич, высунувшийся из толпы своею головой, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками, хватал первый, с помощью длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал ее к сердцу п потом клал в рот. Сокол, висевший в золотой клетке под балконом, был также зрителем: перегнувшп на бок нос и поднявши лапу, он, с своей стороны, рассматривал также внимательно народ. Но толпа вдруг зашумела, и со всех сторон раздались голоса: «Ведутъ! ведутъ! козаки!»
Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были отпущены. Они шли ни боязливо, ни угрюмо, но с какой-то тихой горделивостью; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел Остап.
Чтб почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Чтб было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проро-
182
пил ни одного движения сто. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому ириходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глядел на своих, поднял руку вверх и произнес громко: «Дай же, Боже, чтобы все, какие тут ни стоят, еретики, не услышали, нечестивые, как мучится христианинъ! чтобыниодин из пас не промолвил ни одного слова!» После этого он приблизился к эшафоту.
«Добре, сынку, добре!» сказал тихо Бульба и уставил в землю свой седую голову.
Палач сдернул с него ветхия лохмотья; ему увязали руки и ноги в нарочно сделанные станки, и... Не будем смущать читателей картиной адских мук, от которых дыбом поднялись бы их волосы. Оне были порождение тогдашняго грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских подвигов и закалился в ней душой, не чуя человечества. Напрасно некоторые, немногие, бывшие исключениями из века, являлись противниками сих ужасных мер. Напрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой, представляли, что подобная жестокость наказаний может только разжечь мщение козацкой нации. Но власть короля и умных мнений была ничто пред безпорядком и дерзкой волею государственных магнатов, которые своею необдуманностью, непостижимым отсутствием всякой дальновидности, детским