180
костюме, который надел на себя решительно все, чтб у него ни было, так что на его квартире оставалась только изодранная рубашка да старые сапоги. Две цепочки, одна сверх другой, висели у него на шее с каким-то дукатом. Он стоял с коханкой своею, Юзысею, и безпрестанно оглядывался, чтобы кто-нибудь не замарал ея шелкового платья. Он ей растолковал совершенно все, так что уже решительно не можно было ничего прибавить: «Вот это, душечка Юзыся», говорил он: «весь народ, чтб вы видите, пришел за тем, чтобы посмотреть, как будут казнить преступников. А вот тот, душечка, чтб, вы видите, держит в руках секиру и другие инструменты, то палач, и он будет казнить. И как начнет ко-лесовать и другия делать муки, то преступник еще будет жив; а как отрубят голову, то он, душечка, тотчас и умрет. Прежде будет кричать и двигаться, но как только отрубят голову, тогда ему не можно будет ни кричать, ни есть, ни лить, оттого что у него, душечка, уже больше не будет головы». И Юзыся все это слушала со страхом и любопытством. Крыши домов были усеяны народом. Из слуховых окон выглядывали престранные рожи с усами и в чем-то похожем на чепчики. На балконах, под балдахинами, сидело аристократство. Хорошенькая ручка смеющейся, блистающей, как белый сахар, панны держалась за перила. Ясновельможные паны, до-
181
вольно плотные, глядели с важным видом. Холоп, в блестящем убранстве, с откидными назад рукавами, разносил тут же разные на-ипткп и съестное. Часто шалунья с черными глазами, схватпвши светлой ручкой своею пирожное и плоды, кидала в народ. Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват свои шапки, и ка-кой-нпбудь высокий шляхтич, высунувшийся из толпы своею головой, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками, хватал первый, с помощью длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал ее к сердцу п потом клал в рот. Сокол, висевший в золотой клетке под балконом, был также зрителем: перегнувшп на бок нос и поднявши лапу, он, с своей стороны, рассматривал также внимательно народ. Но толпа вдруг зашумела, и со всех сторон раздались голоса: «Ведутъ! ведутъ! козаки!»
Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были отпущены. Они шли ни боязливо, ни угрюмо, но с какой-то тихой горделивостью; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел Остап.
Чтб почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Чтб было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проро-