160
только слышать шум, крики возниц и больше ничего. Янкель, подпрыгивая на своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил, сде-лавши несколько кругов, в темную узенькую улицу, носившую название Грязной и вместе Жидовской, потому что здесь Действительно находились жиды со всей Варшавы. Эта улица чрезвычайно походила на вывороченную внутренность задняго двора. Солнце, казалось, не заходило сюда вовсе. Совершенно почерневшие деревянные дома, со множеством протянутых из окон жердей, увеличивали еще более мрак. Изредка краснела между ними кирпичная стена, но и та уже во многих местах превращалась в совершенно черную. Иногда только вверху оштукатуренный кусок стены, обхваченный солнцем, блистал нестерпимой для глаз белизной. Тут все состояло из сильных резкостей: трубы, тряпки, шелуха, выброшенные разбитые чаны. Всякий, чтб только было у него негодного, швырял на улицу, доставляя прохожим возможные удобства питать все чувства свои этой дрянью. Сидящий на коне всадник чуть-чуть не доставал рукой жердей, протянутых через улицу из одного дома в другой, на которых висели жидовские чулки, коротенькия панталонцы и копченый гусь. Иногда довольно смазливенъкое личико еврейки, убранное потемневшими бусами, выглядывало из ветхого окошка. Куча жпденков, запачканных, оборван-
167
ных, с курчавыми волосами, кричала и валялась в грязи. Рыжий жид с веснушками но всему лицу, делавшими его похожим на воробьиное яйцо, выглянул из окна, тотчас зоговорил с Янкелем на своем тарабарском наречии, и Янкель тотчас въехал в один двор. По улице шел другой жид, остановился, вступил тоже в разговор, и когда Бульба выкарабкался наконец из-под кирпича, он увидел трех жидов, говоривших с большим жаром.
Янкель обратился к нему и сказал, что все будет сделано, что его Остап сидит в городской темнице, и хотя трудно уговорить стражей, но, однакож, он надеется доставить ему свидание.
Бульба вошел с тремя жидами в комнату.
Жиды начали опять говорить между собой на своем непонятном языке. Тарас поглядывал на каждого из них. Что-то, казалось, сильно потрясло его: на грубом и равнодушном лице его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламя надежды,—надежды той, которая посещает иногда человека в последнем градусе отчаяния; старое сердце его начало сильно биться, как будто у юноши.
«Слушайте, жиды!» сказал он, и в словах его было что-то восторженное. «Вы все на свете можете сделать, выкопаете хоть из дна морского, п пословица давно уж говорит, что жид самого