а потому по дорогам везут много кирпича и камней. Пан пусть ляжет на дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана».
«Делай, как хочешь, только вези!»
И через час воз с кирпичом выехал из Умани, запряженный в две клячи. На одной из них сидел высокий Янкель, и длинные, курчавые пейсики его развевались пз-под жидовского яломка по мере того, как он подпрыгивал на лошади, длинный, как верста, поставленная на дороге.
XI.
В то время, когда происходило описываемое событие, на пограничных местах не было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой страшной грозы предприимчивых людей, и потому всякий мог везти, чтб ему вздумалось. Если же кто и производил обыск и реви-зовку, то делал это бблыпею частью для своего собственного удовольствия, особливо если на возу находились заманчивые для глаз предметы и если его собственная рука имела порядочный вес и тяжесть. Но кирпич не находил охотников и въехал безпрепятственно в главные городския ворота. Бульба, в своей тесной клетке, мог
160
только слышать шум, крики возниц и больше ничего. Янкель, подпрыгивая на своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил, сде-лавши несколько кругов, в темную узенькую улицу, носившую название Грязной и вместе Жидовской, потому что здесь Действительно находились жиды со всей Варшавы. Эта улица чрезвычайно походила на вывороченную внутренность задняго двора. Солнце, казалось, не заходило сюда вовсе. Совершенно почерневшие деревянные дома, со множеством протянутых из окон жердей, увеличивали еще более мрак. Изредка краснела между ними кирпичная стена, но и та уже во многих местах превращалась в совершенно черную. Иногда только вверху оштукатуренный кусок стены, обхваченный солнцем, блистал нестерпимой для глаз белизной. Тут все состояло из сильных резкостей: трубы, тряпки, шелуха, выброшенные разбитые чаны. Всякий, чтб только было у него негодного, швырял на улицу, доставляя прохожим возможные удобства питать все чувства свои этой дрянью. Сидящий на коне всадник чуть-чуть не доставал рукой жердей, протянутых через улицу из одного дома в другой, на которых висели жидовские чулки, коротенькия панталонцы и копченый гусь. Иногда довольно смазливенъкое личико еврейки, убранное потемневшими бусами, выглядывало из ветхого окошка. Куча жпденков, запачканных, оборван-