159
вой когда-то книевшая козацкая сила. Слышал он только, что был пир сильный, шумный пир: нея перебита вдребезги посуда; нигде не осталось вина ни капли, расхитилп гости и слуги все дорогие кубки и сосуды—и смутный стоит хозяин дома, думая: «лучше бы и не было того пира». Напрасно старались занять и развеселить Тараса; напрасно бородатые, седые бандуристы, проходя по два и по три, расставляли его козацкие подвиги— сурово и равнодушно глядел он на все, и на неподвижном лице его выступала неугасимая горесть, и тихо, понурив голову, говорил он: «Сын мой! Остап мой!»
Запорожцы собирались на морскую экспедицию. Двести челнов спущены были в Днепр, п Малая Азия видела их, с бритыми головами и длинными чубами, предававшими мечу и огню цветущие берега ея; видала чалмы своих могометан-ских обитателей раскиданными, подобно ея безчисленным цветам, на смоченных кровью полях и плававшими у берегов. Она видела не мало запачканных дегтем запорожских шаровар, мускулистых рук с черными нагайками. Запорожцы переели и переломали весь виноград; в мечетях оставили целые кучи навозу; персидския дорогия шали употребляли вместо очкуровъи опоясывали ими запачканные свитки. Долго еще после находили в тех местах запорожския коротенькия люльки. Они весело плыли назад; за ними
IGO
гнался десятппушечный турецкий корабль п залпом из всех орудий своих разогнал, как птиц, утлые их челны. Третья часть их потонула в морских глубинах; но остальные снова собрались вместе и прибыли к устью Днепра с двенадцатью бочонками, набитыми цехинами. Но все это уже не занимало Тараса. Он уходил в луга и степи, будто бы за охотой, но заряд его оставался невыстрелянным. И, положив ружье, полный тоски, садился он на морской берег. Долго сидел он там, понурив голову п все говоря: «Остап мой! Остап мой!» Перед ним сверкало и расстилалось Черное море; в дальнем тростнике кричала чайка; белый ус его серебрился и слеза капала одна за другой.
И не выдержал наконец Тарас: «Чтб бы ни было, пойду разведать, чтб он: жив ли онъ? в могиле? или уже и в самой могиле нет его? Разведаю, во чтб бы ни стало!» И через неделю уже очутился он в городе Умани, вооруженный, на коне, с копьем, саблей, дорожной баклогой у седла, походным горшком с саламатой, пороховыми патронами, лошадиными путами и прочим снарядом. Он прямо подъехал к нечистому, запачканному домишку, у которого небольшия окошки едва были видны, закопченные неизвестно чем; труба заткнута была тряпкой, и дырявая крыша вся была покрытаворобьями.Буча всякого сору лежала пред самыми дверями. Из