109
красивей, стояли на валу. Медные шапки сияли, как солнца, оперенные белыми, как лебедь, перьями. На других были легкия шапочки, розовые и голубые, с перегнутыми набекрень верхами; кафтаны с откидными рукавами, шитые золотом и просто выложенные шнурками; у тех сабли и ружья в дорогих оправах, за которые дорого приплачивалпсь паны,—и много было всяких других убранств.Напереди стоял спесиво, в красной шапке, убранной золотом, буджаков-ский полковник. Грузен был полковник, всех выше и толще, и широкий дорогой кафтан насилу облекал его. На другой стороне, почти к боковым воротам, стоял другой полковник, небольшой человек, весь высохший; но малые зоркия очи глядели живо из-под густо наросшихъ' бровей, и оборачивался он скоро на все стороны, указывая бойко тонкой, сухой рукой своею, раздавая приказания; видно было, что, несмотря на малое тело свое, знал он хорошо ратную науку. Недалеко от него стоялъхорунжий, длинный, длинный, с густыми усами, и, казалось, не было у него недостатка в краске на лице: любил нан крепкие меды и добрую пирушку. И много было видно за ними всякой шляхты, вооружившейся, кто на свои червонцы, кто па королевскую казну, кто на жидовския деньги, заложив все, чтб ни нашлось в дедовских замках. Не мало было и всяких сенаторских нахлебников, которых брали с
собой сенаторы на обеды для почета, которые крали со стола п из буфетов серебряные кубки и, после сегодняшняго почета, на другой день садились на козлы править конями у какого-нибудь пана. Много всяких было там. Иной раз и выпить было не на что,анавойнувсепринарядилось.
Козацкие ряды стояли тихо перед стенами. Не было из них ни на ком золота; только разве кое-где блестело оно на сабельных рукоятях и ружейных оправах. Не любили козаки богато наряжаться на битвах; простые были на них кольчуги и свиты, и далеко чернели и червонелп черные червоноверхия бараньи их шапки.
Два козака выехали вперед из запорожских рядов: один еще совсем молодой, другой по-'старее, оба зубастые на слова, на деле тоже не плохие козаки: Охрим Наш и Мыкыта Голокопы-тенко. Следом за ними выехал и Демид Попович, коренастый козак, уже давно маячивший на Сечи, бывший под Адрианополем и много потерпевший на веку своем: горел в огне и прибежал на Сечь с обсмоленной, почерневшею головой и сгоревшими усами; но раздобрел вновь Попович, пустил за ухо оселедец, вырастил усы густые и черные, как смоль. И крепок был на едкое слово Попович.
«А, красные жупаны на всем войске, да хотел бы я знать, красная ли сила у войска?»
«Вот я васъ!» кричал сверху дюжий полков-