88
гия еще горели в двух огромных, почти в рост человека, подсвечниках, стоявших посредине, несмотря на то, что уже давно в решетчатое широкое окно глядело утро. Андрий уже было хотел идти прямо в широкую дубовую дверь, украшенную гербом и множеством резных украшений; но татарка дернула его за рукав и указала маленькую дверь в боковой стене. Этой вышли они в коридор и потом в комнату, которую он начал внимательно рассматривать. Свет, проходивший сквозь щель ставня, тронул кое-что: малиновый занавес, позолоченный карниз и живопись на стене. Здесь татарка указала Андрию остаться, отворила дверь в другую комнату, из которой блеснул свет огня. Он услышал топот и тихий голос, от которого все стряслось у него. Он видел сквозь растворившуюся дверь, как мелькнула быстро стройная женская фигура с длинной роскошной косой, упадавшею на поднятую кверху руку. Татарка возвратилась п сказала, чтобы он вошел.
Он не помнил, как вошел и как затворилась за ним дверь. В комнате горели две свечи, лампада теплилась перед образом; под ним стоял высокий столик, ио обычаю католическому, со ступеньками для преклонения коленей во время молитвы. Но не того искали глаза его. Он повернулся в другую сторону и увидел женщину, казалось, застывшую и окаменевшую в
89
каком-то быстром движенье Казалось, как будто вся фигура ея хотела броситься к нему п вдруг остановилась. И он остался также изумленным пред нею. Не такой воображал он ее видеть: это была не она, не та, которую он знал прежде; ничего не было в ней похожого на ту, но вдвое прекраснее п чудеснее была она теперь, чем прежде: тогда было в ней что-то поконченное; теперь это было произведение, которому художник дал последний удар кисти. Т6 была прелестная, ветреная девушка; эта была красавица, женщина во всей развившейся красе своей. Полное чувство выражалось в ея поднятых глазах, не отрывки, не намеки на чувство, но все чувство. Еще слезы не успели в них высохнуть и облекли их блистающею влогой, проходившею в душу; грудь, шея и плечи заклинились в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте; волосы, которые прежде разносились легкими кудрями по лицу ея, теперь обратились в густую роскошную косу, часть которой была подобрана, а часть разбросалась по всей длине руки и тонкими, длинными, прекрасно согнутыми волосами упадала на грудь. Казалось, все до одной изменились черты ея. Напрасно силился он отыскать в них хоть одну из тех, которые носились в его памяти, — ни одной. Как ни велика была ея бледность, но она не помрачала чудесной красоты ея, напротив, как будто придала ей