54
«И если рассобачий жид не положит значка нечистой своею рукой на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя».
«Врет он, паны браты, не может быть того, чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе».
«Слушайте! еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а православных христиан. Слушайте! еще не то расскажу: уже, говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. Вот какия дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страха, что у вас уже ни глаз, ни ушей—ничего нет, и вы не слышите, чтб делается на свете».
«Стой, стой!» прервал кошевой, дотоле стоявший, потупив глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали, и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования.—«Стой! и я скажу слово. А что ж вы,— так бы и этак поколотил чорт вашего батька!—чтб ж вы делали сами? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию?»
«Э, как попустили такому.беззаконию?.. А попробовали бы вы, когда пятьдесят тысяч было
55
одних ляхов, да и, нечего греха таить, были тоже собаки и между нашими—уж приняли их веру».
«А гетман ваш, а полковники чтб делали?^
«Наделали полковники таких дел, что не приведи Бог никому».
«Какъ?»
«А так, что уж теперь гетман, зажаренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам на показ всему народу. Вот чтб наделали полковники!»
Всколебалась вся толпа. Сначала пронеслось по всему берегу молчание, подобное тому, как бывает перед свирепой бурею, а потом вдруг поднялись речи и весь зоговорил берег: «Какъ? чтобы жиды держали на аренде христианския церкви! чтобы ксендзы запрягали в оглобли православных христианъ! Какъ! чтобы попустить такия мученья на русской земле от проклятых недо-верковъ! чтобы вот так поступали с полковниками и гетманомъ! Да не будет же сего, не будетъ!» Такия слова перелетали по всем концам. Зашумели запорожцы и почуяли свои силы. Тут уже не было волнений легкомысленного народа: волновались все характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар. «Перевешать всю яшдову!» раздалось из толпы: