остановив свои работы и подняв топоры п долота, смотрели в ожидании.
«С бедою!» кричал с парома приземистый козак.
«С какою?»
«Позвольте, панове запорожцы, речь держать?»
«Говори!»
«Или хотите, может быть, собрать раду?»
«Говори, мы все тутъ».
Народ весь стеснился в одну кучу.
«А вы разве ничего не слыхали о том, чтб делается в гетманщпне?»
«А чтб?» произнес один из куренных атаманов.
«Э! чтб? Видно, вам татарин заткнул клей-тухом уши, что вы ничего не слыхали».
«Говори же, чтб там делается?»
«А тб делается, что и родились, и крестились, еще не видали такого».
«Да говори нам, чтб делается, собачий сынъ!» закричал один из толпы, как видно, потеряв терпение.
«Такая пора теперь завелась, что уж церкви святые теперь не наши».
«Как не наши?»
«Теперь у жидов оне на аренде. Если жиду вперед не заплатпшь, то н обедню нельзя править».
«Чтб ты толкуешь?»
54
«И если рассобачий жид не положит значка нечистой своею рукой на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя».
«Врет он, паны браты, не может быть того, чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе».
«Слушайте! еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а православных христиан. Слушайте! еще не то расскажу: уже, говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. Вот какия дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страха, что у вас уже ни глаз, ни ушей—ничего нет, и вы не слышите, чтб делается на свете».
«Стой, стой!» прервал кошевой, дотоле стоявший, потупив глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали, и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования.—«Стой! и я скажу слово. А что ж вы,— так бы и этак поколотил чорт вашего батька!—чтб ж вы делали сами? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию?»
«Э, как попустили такому.беззаконию?.. А попробовали бы вы, когда пятьдесят тысяч было