22
но зато он был всегда одним из первых, приходивших под знамена предприимчивого бур-сака, и никогда, нп в каком случае, не выдавала своих товарищей; никакия плети и розги не могли заставить его это сделать. Он был суров к другим побуждениям, кроме войны и разгульной пирушки; по крайней мере никогда почти о другом не думал. Он был прямодушен с равными. Он имел доброту в таком виде, в каком она могла только существовать при таком характере и в тогдашнее время. Он душевно был тронут слезами бедной матери, и это одно только его смущало и заставляло задумчиво опустить голову.
Меньшой брат его, Андрий, имел чувства несколько живее и как-то более развитые. Он учился охотнее и без напряжения, с каким обыкновенно принимается тяжелый и сильный характер. Он был изобретательнее своего брата, чаще являлся предводителем довольно опасного предприятия и иногда, с помощью изобретательного ума своего, умел увертываться от наказания, тогда как брат его, Остап, отложпвшп всякое попечение, скидал с себя свитку п ложился на пол, вовсе не думая просить о помиловании. Он также кипел жаждой подвига, но вместе с нею душа его была доступна и другим чувствам. Потребность любви вспыхнула в нем живо, когда он перешел за восьмнадцать лет:
женщина чаще стала представляться горячим мечтам его; он, слушая философские диспуты, видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную. Пред ним безпрерывно мелькали ея сверкающия, упругия перси, нежная, прекрасная, вся обнаженная рука; самое платье, облинявшее вокруг ея девственных и вместе мощных членов, дышало в мечтах его какпм-то невыразимым сладострастием. Он тщательно скрывал от своих товарищей эти двпжения страстной юношеской души, потому что в тогдашний век было стыдно и безчестно думать козаку о женщине и любви, не отведав битвы. Вообще в последние годы он реже являлся предводителем какой-нибудь ватаги, но чаще бродил один где-нибудь в уединенном закоулке Киева, потопленном в вишневых садах, среди низеньких домиков, заманчиво глядевших на улицу. Иногда он забирался и в улицу аристократов, в нынешнем старом Киеве, где жили малороссийские и польские дворяне и где дома были выстроены с некоторой прихотливостью. Один раз, когда он зазевался, на него почти наехала колымага какого-то польского пана, и сидевший на козлах возница с престрашными усами хлыснул его довольно исправно бичом. Молодой бурсак вскипел: с безумной смелостью схватил он мощной рукой своею за заднее колесо и остановил колымагу. Но кучер, опасаясь разделки, ударил