17
защищали бы всегда честь лыцйрскую*), чтобы стояли всегда за веру Христову, а не то—пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская и на воде, и на земле спасаетъ!»
Мать, слабая как мать, обняла их, вынула две небольшия иконы, надела им, рыдая, на шею. «Пусть хранит вас... Божья Матерь... Не забывайте, сынки, мать вашу... пришлите хоть весточку о себе...» Далее она пе могла говорить.
«Ну, пойдем, дети!» сказал Бульба.
У крыльца стояли оседланные кони. Бульба вскочил на своего Чорта, который бешено отшатнулся, почувствовав на себе двадцати-нудовое бремя, потому что Тарас был чрезвычайно тя • жел и толст.
Когда увидела мать, что уже и сыны ея сели на коней, она кинулась к меньшому, у которого в чертах лица выражалось более каисой-то нежности; она схватила его за стремя, она прилипла к седлу его и, с отчаяньем в глазах, не выпускала его из рук своих. Два дюжих козака взяли ее бережно п унесли в хату. Но когда выехали они за ворота, со всею легкостью дикой козы, несообразно летам, выбежала она за ворота, с непостижимой силой остановила лошадь и обняла одного из сыновей с какой-то
*) Рыцарскую.
18
помешанной, безчувственной горячностию. Ее опять увели.
Молодые козакп ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца, который, с своей стороны, был несколько смущен, хотя старался этого не показывать. День был серый; зелень сверкала ярко; птицы щебетали как-то в разлад. Они, ироехавпш, оглянулись назад: хутор их как будто ушел в землю, только видны были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазали, как белки; еще стлался перед нимн тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда валялись по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощью своих свежих, быстрых ног. Вот уже один только шест над колодцем, с привязанным вверху колесом от телеги, одиноко торчит в небе; уже равнина, которую они проехали, кажется издали горой и все собой закрыла... Прощайте и детство, и игры, и все, и все!
П.
Все три всадника ехала молчаливо. Старый Тарас думал о давнем: перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшия лета, о которых всегда плачет козак, желавший бы, чтобы