— 235 —
чтобы у судьи была совесть. Совесть есть исходящее начало для всякого верного решения дела. И вот, о наличии совести я выскажу свое личное мнение. В объяснительной записке Министра ясно говорится, что крестьяне являются нежелательным элементом в суде. Здесь о них говорится, что «есть большое основание предполагать, что заседатели являются совершенно ненужным прирезком для суда». Дальше говорится, что «едва ли полезно участие народного элемента с решающим голосомъ». (Читает:) «Ст. 64.— Сверх того, вообще является сомнительной полезность участия народного элемента с решающим голосом. Ст. 62.—Но эту форму суда (выборные коллегиально с председателем юристом) затруднительно было бы признать вполне пригодной, ибо с осуществлением ея нисколько не устранилось бы неблогоприятное влияние двух последних из отмеченных выше недостатков тминного суда (издержки населения и нарекания образованных классов), вытекающих из начала коллегиальности и преобладания крестьянского элемента». «Некоторые изъперечисленныхънедостатков, как-то; преобладание крестьянского элемента». Вот эта самая фраза невольно дает право думать, что есть какое-то опасение допустить крестьян к суду. Но, гг., ведь нам хорошо известно, что волею Государя Императора крестьяне признаны быть присяжными заседателями в судах, в их руках находится решающий голос, виновен или невиновен, там они судят не только жителей деревни, но и начиная с князя и кончая последним пролетарием. Вот, гг., я хочу напомнить вам: нужно быть последовательным; а вам, крестьяне, ставлю на вид, что если закон мы не сумеем отклонить, то нас из окружных судов тоже таким же путем попросят убраться вон. Наконец, повторяю, важна в судье совесть. Наличие совести не обнаружат ни образование, ни какия-нибудь отличия, ни хорошее платье, ни лучший парикмахер,
- 236 —
ни даже белое белье, все это совести не обнаружит, совесть—это скрытое достоинство каждого человека. Я укажу вам на пример, как в государственном строительстве было испытание совести. Во время Московского междуцарствия московские бояре забыли присягу русскому Царю православному и присягнули польскому королю. В это время в Костромской губ. пришел солдат и рассказывает на сходке, что Царем Московским бояре выбрали их боярина, и Сусанин поверил слову, не депеше, не хартии, а слову крестьянина поверил, и когда пришлось ему судить самого себя, взять ли золото поляков, которые шли за Царем, он и присудил себя, и умер за Царя и родину. Вот вам, гг., первый пример. Могут сказать, что это было давно; но я напомню вам недавнее. Дело было последней войной, напомню вам имя Рябова, расстрелянного японцами, останки которого недавно только мы возвращаем на родину, как чудную святыню для русского духа. Напомню вам, как после войны ехали наши генералы, как тать в нощи, напомню вам, гг., еще и другое положение, напомню еще о миноносце «Стерегущемъ», на котором японскими миноносцами была перебита вся команда, остались только два матроса, и оба ранены и они, помня присягу Царю и родине, спустились на дно миноносца и открыли кингстоны и пошли на дно морское. Так ли поступал блогородный наш Рождественский, так ли поступал г. Небогатов и г. Ухтомский? (Рукоплескания на некоторых скамьях справа). Совесть в народе есть, совесть должна быть и в государстве. Нам говорят: волостные суды существуют по привычке, это говорил Министр. «Привычка, говорил он,— гидра». Я скажу словами Пушкина, устами Годунова: «привычка—душа державъ». И вот, народная привычка—служить Царю и служить родине по совести. По своим простым крестьянским понятиям крестьяне служат, как понимают, не прельщаясь ни деньгами,
