— 138 —
голову. Одна женщина бросается на поваленного старика, топчет его лицо ногами и несколько раз вонзает ему ножницы в глаза. Его тащут с веревкой на шее к мосту, бросают в воду, затем вытаскивают и снова волочат по улицам, по лужам «с клочком сена во рту». После этого начались грабежи и разрушение домов, причем у одного нотариуса было похищено и распито более шестисот бутылок вина. В туже эпоху толпа поступила еще ужаснее в Кане: майор Бель-сонс был разорван на части подобно Лаперузу на островах Фиджи и одна женщина съела его сердце».
Иногда достаточно одного брошенного слова, одной мысли или даже одного мановения руки, чтобы толпа разразилась рефлективно жесточайшим злодеянием, пред которым бледнеют все ужасы грабителей.
Вспомните сцену из «Войны и Мира» на дворе князя Ро-стопчина, предавшого толпе для собственного спасения одного из заключенных, вспомните печальную смерть воспитанника Военно-Медицинской Академии врача Молчанова во время наших возмущений в последнюю холерную эпидемию!
Достаточно, чтобы во время страшных народных эпидемий проник слух об отравлении водных источников, чтобы исступленные толпы стали искать отравителей и смерть тем из несчастных, на которых падает в этом случае хотя бы тень подозрения. Так бывает не только в наших захолустьях, но и в таких центрах цивилизации, как Париж, где во времена холерных эпидемий буквально повторялись те-же самые события. По словам Жиске «один молодой человек, служащий в министерстве внутренних дел, был убит на улице Сен-Дени по одному подозрению в том, что он хотел бросить яд в чан одного торговца виномъ».
Достойно внимания, что подобные же действия толп повторяются с необычайной стереотипностью во все времена и в разных странах. «Римския толпы, обвиняющия христиан в поджогах Рима или в поражении, постигшем какой нибудь легион, и бросающия их на растерзание зверей, средневековые толпы, выставляющия против альбигойцев, против евреев, против какого-нибудь еретика нелепейшия обвинения, распространенность которых принимается за доказательство их
— 139 —
справедливости; немецкия толпы Мюнцера во времена Реформами, францусския толпы Журдана во времена Террора,—все оне и всегда представляют одно и тоже зрелище» 1).
Как быстро передается внушение в толпе, особенно уже ранее наэлектризованной, показывает пример, заимствованный из Бианки. В одной деревушке народ, уже до некоторой степени возбужденный, заметил при выходе из церкви нескольких полицейских, явившихся для исполнения своей службы. Этого было достаточно, чтобы дать повод к общему раздражению, начались свистки и крики, послышались зажигательные возгласы и песни и не прошло много времени, как толпа, состоявшая из совершенно мирных граждан, в том числе стариков и детей, начала бить стекла я громить все, что она могла.
Вот почему блогородство и возвышенность религиозных, политических и патриотических целей, преследуемых людьми, собравшимися в толпу по справедливому замечанию Тард а2), нисколько не препятствует быстрому упадку их нравственности и крайней жестокости их поведения, лишь только они начинают действовать сообща 3). В этом случае все зависит от направляющих толпу элементов.
До какой степени быстро, почти мгновенно, толпа по внушению изменяет свои чувства, показывает рассказ Ph. de Segur4) об одной толпе 1791 года, которая в окрестностях Парижа преследовала одного богатого фермера, будто бы нажившогося на счет общества. В ту минуту, когда этому фермеру грозила уже смерть, кто-то из толпы горячо вступился за него и толпа внезапно перешла от крайней ярости к не менее крайнему расположению к этому лицу. Она заставила его петь и плясать вместе с собой вокруг дерева-свободы, тогда как за минуту пред тем собиралась его повесить на ветвях того-же самого дерева.
Мы не касаемся здесь спорного вопроса—всегда ли обязательны для всякого действия толпы особые вожаки, как думает
*) Тард. Loco cit. стр. 150.
2) Г. Тард. L’opinion et la foule. Русск. перев. Спб. 1903, стр. 41*
3) Тард. Преступления толпы. Невр. Вестник. Т. 1, вып. 1.
4) Н. Taine. Kevol. II, р. 146.