— 342 —
деревни являлись урядник и священник. Первый учил ее закону гражданскому, второй закону Божьему.
Учитель играл малую роль: школьник, выучившись, скоро забывал и грамоту, и наставления.
Борьбу с пьянством взяло на себя духовенство. И как ревниво оберегало оно от посягательств это свое право воздействия на народную душу!
— Только мы поставлены спасать людей от геенны огненной...
В последнее время эта связь крестьянина с священником начинает рваться. Народ стал искать авторитета:
— В своей совести.
Но в прошлом крестьянин, когда дело касалось спасения души, был всегда „на поводу14 у священника. Он был его авторитетом.
Со священника брали пример. На него ссылались, его старались слушаться, чтобы не попасть в геенну огненную.
Он был кормчий.
Но направить русский корабль в тихую гавань ему не удалось.
Кормчий молчал.
И всегда он молчал, когда нужно кричать, умолять.
А молчал он так, что люди спрашивали:
— Не сочувствует ли?
И находили тому доказательства.
Когда кто-нибудь заслонял народ от духовенства и говорил:
— Позвольте мне позаботиться о душе народной, если вы...
Тогда раскрывались уста сфинкса, и он неистово кричал:
— Только я призван спасать...
В Москве есть живой тому пример — „братец ИоаннѴ. Как бы ни относиться к этому необразованному, но властному проповеднику, — одного нельзя вычернуть никакими средствами:
— Он насаждает трезвость.'
Сам трезвенник, он одной силой слова превращает поддающогося его влиянию пьяницу в человека.
И народ за ним идет. А духовенство негодует:
— Как смеешь ты брать на себя задачу спасения? Мы призваны спасать...
Так спасайте же, пожалуйста!
Боролось оно, конечно, с догматическим и обрядовым несогласием. Но в народе эта борьба получала иное освещение:
— С трезвостью борются.
Народ привык смотреть в корень: как живет человек, трезво ли, по Божьему ли. А согласен ли отпавший с церковью в обрядах и догматах,—для него—дело второстепенное.
— Можно и право верить, но скверно поступать. Какой толк в такой вере?—говорят разумные крестьяне.
Отсюда понятно, почему сектантство и раскол не только не уменьшаются, а развиваются.
Народу нужен хороший пример, а не „жидкия слова*1.
— 343 —
Любопытно, что в среде самого духовенства нет единодушия в форме борьбы с пьянством.
У большинства одна форма — несколько малокровных проповедей и красноречивое молчание.
Сейчас идет противоалкогольный Съезд в Петербурге. Собрались люди с хорошими намерениями, но эти намерения висят в воздухе.
Толстой верно говорит:
— Нельзя запретить пьянство. Нужно создать такое положение, чтобы человек не пил, хотя бы пред ним стояло вино.
Нужно чистое религиозно-нравственное сознание.
Но кто будет развивать это сознание в простом народе?
Конечно, просвещение уже действует и простые люди, минуя авторитета молчащого священника, тянутся непосредственно к авторитету Бога. Но масса еще хватается за полу рясы своего пастыря.
Нужно поэтому начать развивать чистое религиозное сознание прежде всего в священнике.
Истинно-религиозный пастырь будет примером трезвости и найдет в своей душе яркия слова для обличения порока.
Такой пастырь сам „раскрепоститъ*- деревню, т.-е. сделает борьбу с пьянством задачей всех, а не одного себя14. (5/1 ИО).
„Новая Русь'1 задает вопрос о целесообразности бойкота со стороны духовенства.
О демонстративном уходе представителей духовенства с с „пьяного*- Съезда много говорят в петербургских духовных кругах. И наряду с мнением, что священникам нужно было уйти, высказываются не лишенные интереса и значения рассуждения, что духовенство должно быть выше бойкота и политиканства, что отрицательное отношение Съезда в религиозно-нрав-ственной идее совсем не исключало для духовенства ни возможности, ни обязанности так или иначе провести всетаки свои взгляды, сделать все необходимое и полезное для того большого и важного дела, ради которого явилось духовенство на Съезд борьбы с пьянством. И во всяком случае, не политиканство-вать, не играть в бойкот, не уходить. Может быть и было основанье для духовенства обидеться, но упереться на этой обиде принести в жертву ей дело огромной важности, уйти с злобой в душе—ото-ли идеал служителей Бога?**. (7/1 ИО).
В ином духе критику открывает „Новое Время1*.
„Очень знаменательно на Съезде но борьбе с пьянством злобное отношение „сознательных рабочих к религии. Не равнодушное, но злобное. При равнодушии к религии, при ленивом отношении к вопросам веры упоминание о религиозно-нравственных устоях в резолюции Съезда ни для кого не явилось бы стеснительным. Ну кому это может мешать, если людям препятствуют доводить себя до скотоподобного состояния их вера в Бога и отвращение к греху? Оказывается, мешает. Оказывается, что для известного сорта людей является нестерпи-