— 341 —
Но вслед за чиновниками ушли представители духовенства, и в этом уходе уж нет решительно никакой логики.
Пусть на Съезде преобладали люди насчет религии или насчет духовенства заблуждающиеся, пусть даже грешники.
Но ведь духовенству там и место, где есть заблуждающиеся, где есть грешники.
Праведникам и без того уготовано царство небесное, и они в советам и увещаниях и вообще в моральном воздействии духовенства не столь нуждаются, а то и совсем не нуждаются.
Но там, где есть заблуждение, там, где обнаруживается грех, — там моральное воздействие духовенства, как раз у места.
Если этого, как обыкновенно бывает, не сознают и нено-нимают сами заблуждающиеся и грешники — это естественно: на то они и грешники.
Но представители духовенства не могут этого не сознавать и не понимать.
Со Съезда могут уйти чиновники, могут уйти представители какой-иибудь политической партии, если направление работ Съезда идет слишком вразрез с программой или тактикой партии.
Вообще, уход, бойкотъ—прием тактический и политический.
Но духовенство ведь не знает, по крайней мере, не должно знать,—никакой партии, никакой политики, у него нет и но должно быть ни программы, пи тактики.
Представитель духовенства должен быть ловцом человеков, он должен уловлять души и, конечно, души заблуждающихся и грешников.
Если на Съезде обнаружилось нежелательное с точки зрения духовенства настроение, то представителям духовенства не только не следовало уходить, а напротив тут и поналечь, сюда-то и направить весь пламень веры, убеждения.
Кроме того, дело идет ведь не только о тех грешниках и заблудших, которые огорчили представителей духовенства на Съезде.
Дело идет о страшном народном бедствии, о вырождении и отравлении народа, о такой болезни души, против которой духовенству нельзи не бороться.
Можно ли было свести все к личной обиде, если даже такая была?
Уйти—это значит умыть руки, прием, со времен Пилата Понтийского не пользующийся особенным нравственным авантажем4*. (6/1 ИО).
„Русское Слово44 набрасывает исторический путь, приведший к инциденту.
„Но область нравственного воспитания народа всегда было в исключительном заделывании духовенства.
К батюшке идет каяться в грехе пьянства крестьянин. К нему он идет „отчитываться44 от запоя.
Условия нашей жизни всегда были таковы, что наставниками
— 342 —
деревни являлись урядник и священник. Первый учил ее закону гражданскому, второй закону Божьему.
Учитель играл малую роль: школьник, выучившись, скоро забывал и грамоту, и наставления.
Борьбу с пьянством взяло на себя духовенство. И как ревниво оберегало оно от посягательств это свое право воздействия на народную душу!
— Только мы поставлены спасать людей от геенны огненной...
В последнее время эта связь крестьянина с священником начинает рваться. Народ стал искать авторитета:
— В своей совести.
Но в прошлом крестьянин, когда дело касалось спасения души, был всегда „на поводу14 у священника. Он был его авторитетом.
Со священника брали пример. На него ссылались, его старались слушаться, чтобы не попасть в геенну огненную.
Он был кормчий.
Но направить русский корабль в тихую гавань ему не удалось.
Кормчий молчал.
И всегда он молчал, когда нужно кричать, умолять.
А молчал он так, что люди спрашивали:
— Не сочувствует ли?
И находили тому доказательства.
Когда кто-нибудь заслонял народ от духовенства и говорил:
— Позвольте мне позаботиться о душе народной, если вы...
Тогда раскрывались уста сфинкса, и он неистово кричал:
— Только я призван спасать...
В Москве есть живой тому пример — „братец ИоаннѴ. Как бы ни относиться к этому необразованному, но властному проповеднику, — одного нельзя вычернуть никакими средствами:
— Он насаждает трезвость.'
Сам трезвенник, он одной силой слова превращает поддающогося его влиянию пьяницу в человека.
И народ за ним идет. А духовенство негодует:
— Как смеешь ты брать на себя задачу спасения? Мы призваны спасать...
Так спасайте же, пожалуйста!
Боролось оно, конечно, с догматическим и обрядовым несогласием. Но в народе эта борьба получала иное освещение:
— С трезвостью борются.
Народ привык смотреть в корень: как живет человек, трезво ли, по Божьему ли. А согласен ли отпавший с церковью в обрядах и догматах,—для него—дело второстепенное.
— Можно и право верить, но скверно поступать. Какой толк в такой вере?—говорят разумные крестьяне.
Отсюда понятно, почему сектантство и раскол не только не уменьшаются, а развиваются.
Народу нужен хороший пример, а не „жидкия слова*1.