— 184 —
выделяется по проценту преступников осужденных, но Московская лишь немногим превышает в этом отношении средний зфовень. Далее, высокое душевое потребление (от 0,60 до 1 ведра) имеют, помимо столичных, следующия губернии: Лифляндская, Варшавская, Ярославская, Владимирская, Нежегородская, Тульская, Киевская, Херсонская, Таврическая, Екатеринославская, Харьковская и Обл. В. Донского. Из этих 12 губерний четыре имеют процент алкоголиков выше средняго и восемь ниже средняго или средний. Несоответствие получается весьма существенное, пробивающее значительную брешь в теории, пытающейся установить тесную зависимость между количеством потребляемых спиртных напитков и преступностью. С другой стороны, мы знаем, что многия европейския и неевропейския страны отличаются высокой преступностью, несмотря на сравнительно малую алкоголизацию населения. Таковы, например, Испания и Италия, у нас Закавказье. Е. Н. Тарновский, приведя все эти данные, справедливо замечает, что общим выводом из примера различных губерний и стран с максимальной и минимальной преступностью является следующее положение: если и существует известная связь в распределении алкоголизма по территории с развитием преступности, то связь эта довольно слабая и неустойчивая. «Но этот вывод,—говорит г. Тарновский,-—делается нами отнюдь не с целью показать безвредность или малый вред алкоголизма в его воздействии на народную нравственность, в частности на развитие преступности. Наш вывод указывает только на то, что алкоголизм не есть единственная причина преступности, и, будучи уравновешиваем влиянием других причин в известных случаях может и не обнаруживать своего влияния».
Неубедительными также кажутся нам ссылки на города с их значительным потреблением алкоголя и повышенной преступностью. Так, проф. Сикорский приводит пример обеих столиц, где потребление спиртных напитков очень велико, превышая в два раза среднюю норму потребления для всей России, и где в то же время многочисленными оказываются преступления против нравственности. Во всей Рос
— 185 —
сии приходится 13,2 таких преступлений на миллион населения, в Петербурге—42,0, в Москве столько же.
К такому же выводу приходит в своем обстоятельном труде «Алкоголизм и преступления в С.-Петербурге» Н. И. Григорьев, стараясь на примере Петербурга показать, насколько преступность в своем поступательном движении вперед идет параллельно с развитием пьянства. Д-р Григорьев исходит из следующих данных. В Петербурге имеется очень много больных, страдающих алкоголизмом. Тогда как средняя ежегодная цифра алкоголиков во всех больницах гражданского ведомства Европ. России в периоде 1866—95 г. не превышала 1% общей суммы больных обоего пола, число больных алкоголизмом в городских больницах Петербурга в 1886—1897 г. составляла 4,6%. С другой стороны, статистика уголовных преступлений, совершенных в Петербурге в период 1883—1898 г., показывает, что из общей цифры уголовных делъ—40,5% приходится на дела, в которых подсудимые были пьяницы или пьяные при совершении преступления и что 44,9% было таких дел, в которых вообще было замешано пьянство подсудимых или потерпевших. Такой значительный процент уголовных дел с подсудимыми пьяницами находится, по мнению д-ра Григорьева, в несомненной связи с значительно развитым среди петербургского населения потреблением спиртных напитков. Среднее душевое потребление вина (40% водки) в Петербурге в период 1887—1896 г. составляло 2,2 ведра на человека, т.-е. в четыре раза превышало средний душевой размер потребления вина населением Европейской России.
Д-р Григорьев в своих выводах чрезвычайно осторожен. Во всей его интересной работе сквозит мысль, что преступность тесно связана с размерами потребления спиртных напитков. Но, когда он доходит до выводов, он ограничивается лишь установлением связи между количеством выпиваемого вина и числом преступлений, совершаемых в пьяном виде. Вернее тут имеется налицо совпадение. Если больше пьют, то и среди преступников может оказаться больше пьяниц. Но доказывают ли подобные факты, что