267
«Вы делайте свое, а мы будем делать свое!» сказал Бульба.
Обе стороны неподвижно стали одна против другой и минуту сохраняли мертвое молчание.
Наконец стоявшие в первых рядах поседевшие запорожцы, утупив глаза в землю, начали говорить: «Оно, конечно, если рассудить по справедливости, то и вы исполняете честь лыцарскую, и мы поступаем по лыцарскому обычаю. На то и живет человек, чтобы защищать веру и обычай. Притом жизнь такое дело, что если о ней сожалеть, то уже не знаешь, о чем не жалеть. Скоро будем жалеть, что бросили жен своих. Нужно же попробовать, что такое смерть. Ведь пробовали же всякия невзгоды в жизни. В том и другом случае мы не должны питать друг против друга никакой неприязни. Мы все запорожцы, все из одного гнезда, всех нас вспопла Сечь, все мы братья родные... Спрашиваем каждого: не имеет ли против нас какого неудовольствия?»
«Никакого! всегда были довольны!» закричали все в один голос.
«Ну, так пусть же на расставанья... что будет впредь, то Бог один знает; может быть, ни один из нас уже не увидит дружка дружку, так поцелуемся все».
И две тысячи войска нерецеловадись с двумя тысячами. Кошевой обнял Тараса.
268
«Ну, прощайте же, паны браты, молодцы! Дай же, Боже, чтобы все было так, как Богу угодно! Если мы положим головы, то вы расскажете про нас, что такие-то гуляки не даром жили. Если же вы поляжете и примете честную смерть, то мы поведаем, чтобы знала вся Украина, да и другия земли, что были такие молодцы, которые и веру Христову знали оборонять, да и товарищество уважали. Прощайте! Пусть блогословение Божие будет и с вами, и с нами!»
Обе половины войска соединились вместе, чтобы не дать узнать неприятелю о своем разделении, и отступили к обгорелому монастырю, у подошвы которого был глубокий яр Удалявшаяся полови па с кошевым атаманом опустилась но скату горы и яром, невидимая неприятелем, пробиралась в тишине и молчании.
Стоявший на высоте отряд польского войска не мог не заметить некоторого движения в войсках запорожских и уже решился было в тот же час сделать нападение, но францусский артиллерист п инженер, служивший в польских войсках, большой знаток военного дела, остановил их, сказавши: «Нет, нет, господа! Это не то, что вы думаете: это больше ничего, как самая дьявольская засада. О, этот народ, запороть сказал он, положивши палец на свой ястребиный нос, при чем голос его, дотоле хриплый, пискнул дискантом: